Найти работу и наладить свою жизнь ты всегда успеешь, а паб закрывается через пять часов. © Black Books | „Du bist verrückt mein Kind, du mußt nach Berlin“ © Franz von Suppé
В кои-то веки я написала миди - а то с большими формами фиков у меня вечные проблемы. Они безумно разные, но мне нравятся оба, признаться) За второй - отдельная благодарность моему чудесному соавтору, потому что без него фик остался бы без Людвига и без НЦы хДД
Ну вот, собсссно, этот пост и 2 предыдущих с фиками - всё, что я наваяла на ФБ. 12 фиков за 2 команды - нормально, ящетаю, но ещё столько же осталось на уровне идей - времени катастрофически не хватало.
Название: Контрабанда мечты
Размер: миди, 4363 слова
Пейринг/Персонажи: Швейцария, Германия, Пруссия, Франция, Англия, Америка, Дания, Норвегия, Швеция, Австрия, Беларусь, Россия и проч.
Категория: джен
Жанр: приключения, фэнтези, human-au
Рейтинг: G
Краткое содержание: Мир, в котором контрабандисты = спасители. Навеяно песней "Контрабанда" группы "Мельница" и классическим сочетанием "файтер, клирик, маг и вор".
читать дальшеПролог
– Это точные сведения? – герцог в задумчивости провел рукой по ободку бокала, из которого пил вино.
Говоривший усмехнулся, и в его светлых глазах мелькнула насмешка. Никто не посмел бы так смотреть на герцога, но начальнику тайного сыска законы были не писаны. Более того, некоторые из них он сам и придумывал. В основном, самые жестокие.
– Конечно, точные. Их сообщил мне лично один из их команды.
– Как тебе это удалось?
– Ваше Высочество, вы платите мне за результат, а не за пространные описания процесса, ведь так?
Герцог кивнул.
– Ты прав. Продолжай в том же духе и вызови ко мне адмирала Вернера.
1.
Несколько десятков склянок с разноцветной жидкостью перекочевало из мешка в мешок, и Брагинский, усмехнувшись, протянул руку за деньгами.
– В этот раз вы серьёзную партию берёте, ребята, – сказал он. – Это скупщик Яо так жадничает, что всё ему мало, или вам жизней своих не жалко?
Байльшмидт машинально шлёпнул по заднице рыжую трактирщицу и перевёл взгляд на Ивана.
– А что нам, Брагинский, виселица или нет, но на этом свете мы пожили весело и пьяно!
– И, дай Всевышний, ещё поживём, – Бонфуа попытался одновременно воздеть глаза к небесам и скосить их на рыженькую.
Иван покачал головой.
– Кстати, вы толком никогда и не рассказывали, из-за чего ваш чёртов герцог сошёл с ума.
– Мне кажется, он всегда таким был, – Франциск закатал рукава рясы и вгрызся в куриную ногу. – Фенфинами не интересовафся, муффинами – тофе, только и любил свою…
– Да заткнись ты, – перебил его корабельный маг – Артур Кёркленд. – Много ты знаешь, ты тогда только постригся в монахи.
Бонфуа, наконец, прожевал птицу.
– Спор – дело святое, – вздохнул он.
Артур махнул рукой и продолжил:
– Не слушай его, Иван. На самом деле никому доподлинно неизвестно, с чего всё началось, слухов до сих пор ходит множество. Только в одно прекрасное утро наш неуважаемый герцог Цвингли издал указ о запрете на чувства. Не на все, конечно, но мерзавец выбрал самые важные: любовь, дружбу, радость…
– Страсть, похоть, – подхватил Франциск.
– Вряд ли похоть – это чувство, – заметил Иван.
Бонфуа чуть не поперхнулся.
– А что ж ещё? – удивился он.
Брагинский с Кёрклендом проигнорировали священника, и Иван поинтересовался:
– Как ему это удалось?
Артур скривился, а Бонфуа снова радостно вклинился в разговор, размахивая несчастной куриной ножкой:
– А у герцога есть придворный маг, Андреас Йенсен. Он там что-то колданул, ну и всё, жоп… то есть, того, все жители стали будто куклы деревянные. Править теперь ими чертовски удобно. А этот, – он кивнул на Артура, – маг не такой умелый, помешать не смог.
– Ничерта подобного! – огрызнулся Кёркленд. – Меня лишили половины силы за…
– Постоянные пьянки.
– С тобой, между прочим!
Гилберт добродушно посмеивался, глядя на эту обычную перепалку. Пусть команда выпустит пар – с рассветом им выходить в море, и, пожалуй, никогда ещё путь не был настолько опасен. Товара и вправду на этот раз было много, в случае чего не открестишься.
Иван понимающе покивал:
– Это хорошо, что у нас придумали, как можно закупорить чувства и эмоции. А в моей стране этого добра хватает, можем и поделиться, – он поднял кружку с пивом. – За вас, контрабандисты!
Через пару минут в таверну ввалился высокий парень со взъерошенными светлыми волосами и, подойдя к столику, хлопнул Гилберта по плечу:
– Капитан, пора смываться, – шепнул он.
– С чего это… – начал было Гилберт, но пришедший уж очень красноречиво показывал на свой поясной кошель.
– Ладно, – заторопился капитан. – Команда, пора на борт, наша пташка соскучилась по воле.
Уже у порта он набросился на вихрастого:
– Хенрик, какого чёрта ты опять воруешь?!
Тот недоумённо почесал затылок.
– Дык… я же вор, капитан.
– Ты – мой первый помощник, Кристиансен!
– Одно другому не мешает, – философски заметил Хенрик и шагнул на борт.
2.
Людвиг обвёл взглядом собравшуюся на мостике команду. Первый помощник Кику Хонда в парадной белоснежной форме, как всегда перед уходом в море. Штурман Натали Арловская и командир машинного отделения Бервальд Оксеншерна – строгие, подтянутые, с одинаковым взглядом суровых синих глаз. Не брат и сестра, но могли бы ими быть. Акустик Родерих Эдельштайн смотрел куда-то за горизонт – как будто уже слышал то, что не слышат другие: тихие всплески, шум волн, разрезаемых носом корабля, – всё то, что поможет субмарине быстро обнаружить противника.
Герцог даже распорядился, чтобы в этот поход на борту присутствовал его придворный маг Андреас Йенсен. Тот не пожелал подняться наверх, оставшись в каюте капитана (только у Людвига была отдельная каюта, и он тут же предоставил её магу).
– Вы слышали приказ герцога. Я не мастер долгих речей, поэтому просто скажу так: мы обязаны найти этот корабль и уничтожить контрабанду. В противном случае под угрозой окажется мир и спокойствие всего нашего государства. Вы все – мастера своего дела, я доверяю вам, а наш «волк» выследит любую добычу, верно?
– Верно, адмирал цур зее! – в унисон гаркнула команда.
Людвиг кивнул:
– Приготовиться к погружению.
Последним на мостике задержался Эдельштайн. Говорили, что он был дальним родственником адмирала Вернера, и лучше всех его понимал. По крайней мере, только он мог позволить себе называть командира «на ты». Наедине, конечно.
– Ты знаешь, какой именно корабль мы выслеживаем?
– Парусник, – поморщился Людвиг. – Очередное пиратское отродье, которое считает, что паруса – морская романтика. Полнейшая глупость в наше время, когда есть возможность идти на паровых двигателях.
– Парусников осталось не так много, – заметил Родерих. – Начальник тайного сыска не сообщил название?
– Нет.
– Ты понимаешь, что это может быть…
– Да, – Людвиг повернулся к акустику. – Родерих, ты хочешь узнать, что я буду делать, если это окажется корабль моего брата?
Эдельштайн кивнул.
– Выполнять свой долг, – ответил Людвиг и повторил, – приготовиться к погружению.
3.
Из порта они вышли на рассвете – к счастью, жандармам так и не удалось выследить Хенрика, поэтому команда успела без спешки подготовить «Цыплёнка» к плаванию.
Никто не знал, почему капитан Гилберт Байльшмидт так смешно назвал свой корабль, да ещё приказал покрасить его в жёлтый цвет. Франциск предполагал, что это очередной проигранный спор – ну вот как его ряса священника.
Впрочем, контрабандист был дьявольски удачлив: несмотря на яркий цвет парусника, он ни разу не становился добычей «волков» – так в народе прозвали подводные лодки герцогского флота.
***
На этом необитаемом островке, который можно было обойти за несколько минут, они обычно пополняли запасы пресной воды – там был чудесный прохладный источник. Вот только сегодня остров оказался… обитаемым. Гилберт кивнул матросам – те немедленно достали сабли и мушкеты, Артур лениво перекатывал из ладони в ладонь огненный шар, Хенрик ощетинился секирой, а Франциск молниеносно извлёк из-под рясы миниатюрный арбалет.
– Ещё пушки выкатите, – флегматично заметил обитатель острова – худой парень в полосатом шарфе, куривший трубку. – А то я же сейчас трубкой махну – и дыру в днище вашей посудины проделаю.
Гилберт понял, что и вправду погорячился, тем более шар как раз исчез из рук Кёркленда – значит, он уже просканировал незнакомца и понял, что тот не маг.
– Мы наберём пресной воды, – сообщил Гилберт. – Там у тебя ручей за кустами.
– При одном условии, – внезапно сказал незнакомец. – Вы заберёте это с собой, – он как раз показал на кусты.
– Терновник? – удивился Байльшмидт. – На кой чёрт он нам на корабле?!
Кусты тем временем раздвинулись, и из них вылез светловолосый мальчишка лет шестнадцати.
– Отличный корабль! – приветственно заорал он.
– Ты кто такой? – уставился на него Гилберт.
Мальчишка поправил очки на носу и радостно сообщил:
– Альфред Ф. Джонс, сэр. Я служил на пароходе «Новый Свет», хотел заработать денег, чтобы соорудить автоматоны, которые бы помогали людям, ну там… защищали дома, гонялись за преступниками, но платили жутко мало, а ещё почему-то ругались, что я слишком много болтаю. Пригрозили, что ссадят на необитаемый остров и…
– Достаточно, я всё понял, – поднял руку Байльшмидт. – Ладно, залезай. Если всё пройдёт удачно, получишь после этого похода пятьдесят золотых, как и любой мой матрос.
– Он же идиот, – заметил Кёркленд.
– Будет юнгой, – ответил Гилберт. – Сам знаешь, с каждым плаванием нас всё меньше, тут каждая пара рук на счету. Многие считают, что жить, как приказывает герцог, проще – проблем меньше. А на этого идиота, видишь, даже магия Йенсена не подействовала. Он может нам пригодиться.
4.
Галера неторопливо скользила по волнам – гребцам практически не приходилось утруждаться, и они наслаждались редкими минутами отдыха. К тому же все надсмотрщики, кроме парочки, спустились выпить прохладного вина, пока капитан принимал на борту гостей с жёлтого парусника.
Гилберт откровенно недолюбливал Садыка Аднана – в герцогстве, несмотря на все недостатки, рабства не было уже несколько веков. А вот на родине капитана Аднана, что лежала далеко на юге, работорговля процветала. Однако Байльшмидт тактично делал вид, что это его не волнует – они с южанином были полезны друг другу. Контрабандист продавал Садыку северные диковинки, Садык, в свою очередь, всегда сообщал Гилберту о встреченных по пути «волках». Те не воспринимали галеру всерьёз – кому интересен какой-то доисторический корабль с гребцами-рабами? Лишь единицы – такие, как Гилберт, знали, что галера Садыка была оборудована новейшим паровым двигателем. Впрочем, без крайней необходимости южанин им не пользовался – иначе враз бы перестал быть недостойным внимания тайного сыска.
– Щербет, рахат-лукум, лучшее вино с южных виноградников, – предлагал Садык.
– А где же сладкоголосые гурии? – поинтересовался Франциск.
– Женщинам не место на корабле, – ответил южанин и наклонился к Гилберту. – На горизонте, в целом, чисто, но одного «волка» мы заметили. Шёл на перископной глубине, разминулись мы с ним мирно, словно на прогулке в апельсиновой роще.
– Если «стаи» нет, то, пожалуй, всё нормально. Мы – птичка заметная, чтобы завлечь нас в силок, отрядили бы не одного.
– И всё-таки будь настороже. Даже у одного «волка» острые торпедные зубки.
– Переживаешь за меня? – усмехнулся Гилберт.
– Конечно, алмаз души моей, – Садык причмокнул, жуя рахат-лукум. – У кого я ещё скуплю столь милый моему сердцу контрабандный товар?
***
Галеру Альфред успел облазить за считанные минуты, разве что в трюм не залез, да и то потому, что на нём висел огромный замок. Впрочем, не дёрнуть его Альфред не мог – просто так, конечно. Раздался жуткий скрежет, и из трюма вдруг послышалось:
– Помогите мне!
Голос был детский – маленькой девочки. Говорила она без малейшего акцента, значит, смекнул Джонс, была уроженкой герцогства.
– Помо…
– Тсс! – зашипел Альфред. – Сиди тихо, я спасу тебя.
***
Хенрик, которого Альфред предусмотрительно отвёл в сторону, покрутил пальцем у виска.
– Но ты же вор! – не унимался Джонс.
– Вот именно, вор, а не спаситель. И как ты себе это представляешь?! Все заметят.
– Ты перенесёшь её к нам на борт, а я их отвлеку. Пойми, она же наша землячка, а Садык продаст её как рабыню!
– Будто мне есть дело до каких-то девок. Тебя спасли, так ты решил всех остальных осчастливить?
Альфред глянул куда-то вдаль.
– Знаешь, а ты прав. Тем более, там на трюме такой замок, что даже тебе не справиться.
***
Вином поперхнулись, кажется, все – Альфред, улыбаясь до ушей, сообщил:
– Давно интересовался танцами вашей страны, капитан Аднан. Вы не покажете пару движений? Вот так?
Первым обрёл дар речи Артур.
– Я же говорил, что он – идиот, – убеждённо сказал маг.
…Хенрик, ругаясь последними словами, крался на борт «Цыплёнка» со спасённой девчушкой на руках.
5.
– Это точно? – Людвиг глянул на Арловскую. Штурман поджала губы: Натали привыкла, что командир любил во всём быть уверенным на сто процентов, но иногда это её по-прежнему обижало – свою работу девушка делала отменно.
– Он идёт точно тем курсом, который указал в своём донесении господин начальник тайного сыска. Трёхмачтовый «винджаммер» ярко-жёлтого цвета. Мы нагоним его к закату.
Людвиг едва заметно вздрогнул, но тут же повернулся к Хонде, стоявшему у перископа:
– Глубина десять метров. Расстояние сокращать медленно, после захода солнца увеличим скорость. Распорядитесь, чтобы лейтенант Оксеншерна проверил торпедные аппараты.
– Есть, командир! – Хонда крутанул диск золотистого стимфона. – Машинное отделение? Проверить готовность торпедных аппаратов!
***
Родерих постучал в каюту Вернера сразу после того, как капитан покинул центральный пост, оставив там Хонду. Маг в это время что-то делал в машинном отделении, при нём акустик и говорить бы не стал.
– Всё в порядке? – поинтересовался Эдельштайн.
Людвиг отставил кружку с водой.
– Конечно. Почему ты спрашиваешь?
– Послушай, – Родерих присел рядом. – Всем нам прекрасно живётся без изматывающих душу чувств, но иногда они оказываются сильнее магии, ты же знаешь.
– Знаю, – Вернер достал серебристый портсигар, повертел его и со вздохом спрятал – курить на субмарине в подводном положении строго запрещалось, и даже Йенсен не соглашался магией облегчить страдания моряков.
– Он рассказывал мне о кораблях, – сказал Людвиг. – Это – единственное, чем меня можно было отвлечь после гибели родителей. Гилберт возвращался из плавания, привозил мне подарки, наливал себе полную кружку пива и рассказывал: о белых парусах, попутном ветре, своей доблестной команде… О приключениях, где он непременно спасал какую-нибудь красотку. Но всё оказалось ложью, Родерих. Мой брат всегда был обычным контрабандистом. Преступником. Тогда я и сменил фамилию.
– Всем нам однажды приходится меняться, – заметил Эдельштайн.
Людвиг кивнул. – Даже тебе. Ведь ты когда-то был музыкантом?
– Да, – Родерих отвёл взгляд. – Когда-то давно я был музыкантом.
– Довольно, – Вернер встал и глянул на часы. – Скоро закат, нам пора подготовиться к атаке. Насколько я знаю, у Гилберта тоже есть маг, так что придётся несладко.
Он обернулся на выходе из каюты:
– В конце концов, я ведь всё равно ничего не чувствую.
6.
Альфред отправился знакомиться со спасённым ребёнком, как только стемнело. Барахла на «Цыплёнке» было много, поэтому найти огромный пустой сундук, куда поместилось бы, по меньшей мере, три таких девчушки, труда не составило.
– Эй, вылезай! – шепнул Альфред. – Как тебя зо…
Парень не договорил – прикусил язык от сильного удара – корабль тряхнуло, и он резко накренился влево. Альфред кубарем покатился к стенке, девчонка в сундуке истошно завизжала.
– Переедь меня паровоз, что это? – Джонс поднялся, подбирая упавшие очки. – Ты, сиди здесь, как мышь, я мигом!
На палубе царил хаос, но голос Гилберта было слышно сразу:
– Какого дьявола, Кёркленд?! Как они смогли к нам подобраться?!
Артур стоял прямо у борта. Он скинул свой любимый зелёный плащ с капюшоном, на лбу блестели бисеринки пота, руки маг выставил перед собой.
«Точно птиц кормить собрался», – почему-то пришло в голову Альфреду. Гилберту Кёркленд отвечал через силу: то ли неохота было оправдываться, то ли сил не было ещё и на разговоры – Артур колдовал.
– У них стояла мощнейшая блокировка, морок и ещё до… буйков всего. С ними Йенсен, больше никакой маг в герцогстве на это не способен.
Гилберт выругался. Йенсена герцог мог отправить только на одну субмарину – лично адмирала цур зее Вернера.
Вторая торпеда прошла мимо, но корабль Артур развернул так резко, что часть команды просто вывалилась за борт. Хенрик тут же распорядился бросить несколько спасательных кругов, но всем было ясно – это всего лишь соломинка.
Альфред смотрел на всё это, будто на картинки в проекторе. На пароходе, где он служил, такие картинки показывали богатым господам. Порой эти картинки удавалось сменять так часто, что казалось, будто ты смотришь на другой мир – в призрачно-жёлтом свете. Это было и пугающе, и красиво.
Он видел – маг потратил слишком много сил, а бой и не думал прекращаться. «Волки» обычно несли в брюхе не меньше восьми торпед – четыре в носовом, четыре – в кормовом торпедном аппарате. После одного «чирканья» по днищу парусник еле держался на плаву, что же будет после прямого попадания?
Субмарина тем временем затихла, ушла глубоко на дно для решающего удара.
Артур вытер пот со лба и крикнул Гилберту:
– У нас есть один шанс! Бросайте ядра в воду, я заряжу их так, что они превратятся в бомбы.
– Ты не сможешь, – Альфред подскочил к магу. – Сил не хватит.
– Заткнись, идиот, это не тебе решать.
Гилберт кивнул и дал знак Хенрику. Ядра с оглушительным плеском посыпались в воду, а Артур снова выставил руки вперёд и что-то зашептал.
– Да ты даже не знаешь, где они, ты же сам сказал! – Альфред раздражённо (как же, никто его тут не слушает!) дёрнул мага за руку, тот развернулся, чтобы отвесить щенку оплеуху, и внезапно замер.
– Я их чувствую, – прошептал он.
Хенрик, даже сейчас успевший приложиться к фляге, удивлённо заморгал.
– А говорил, морок-шморок.
Англия и сам был в растерянности.
– На этого мальчишку не действует магия Йенсена. Когда придурок торчит рядом, мне не мешает никакой морок.
– Так действуй! – довольно заорал Бонфуа. – Потому что молиться я уже устал. Отправь волков прямиком в ад!
Байльшмидт едва заметно кивнул Артуру и тут же отвернулся.
Через секунду из воды вырос огромный фонтан, обдав всех холодными солёными брызгами.
7.
Адмирал и сам не понял, как им удалось выжить. Вернее, как некоторым удалось выжить – в машинном отделении полегли все, его вообще свернуло всмятку. Центральный пост каким-то чудесным образом уцелел, хотя и Хонда, и сам Людвиг были ранены. Магии Йенсена хватило, чтобы поднять на поверхность то, что осталось от субмарины, после чего маг, тяжело дыша, опустился на пол, прикрыв глаза. Что ж, он своё дело сделал, в отличие от него, командира. Натали кинулась было перевязать его рану на голове, но Людвиг жестом её остановил.
Будь он один, пуля в висок решила бы исход дела, но команда… она заслуживала того, чтобы жить. Хотя не факт, что герцог сохранит им жизни после такого поражения.
Людвиг откинул люк и вылез на поверхность. Пора было встретиться со старшим братом.
***
– Не выйдет, капитан, – Хенрик протянул Байльшмидту флягу. – Мы потеряли слишком много людей, оставшихся не хватит, чтобы починить судно и смыться отсюда поскорее. «Волки» напоследок выпустили слишком зубастую рыбку.
Альфред, после победы не отходивший от Артура, брякнул:
– Так давайте попросим их помочь. Взамен сохраним им жизни – они ведь тоже моряки, верно?
– Кого это – их? – поинтересовался Хенрик.
Джонс мотнул головой – на поверхность поднималась покорёженная серая подлодка.
8.
Обо всём договаривались первые помощники – Гилберт охотно уступил это право Хенрику, предварительно отобрав у того флягу, и заперся в каюте.
– Сохраните мой корабль и уведите его с этого курса, всё остальное меня не интересует, – мрачно сообщил он, захлопывая двери.
Никто не спорил – это у «волков» не было чувств, на «Цыплёнке» же их всегда хватало с лихвой.
Работали поначалу не очень слаженно: подводники учились ходить на парусниках, но довольно давно. Оружие у них отобрали, Андреас Йенсен сейчас опасности не представлял – Артур, недолго думая, просто привязал к нему морским узлом Альфреда. Верёвку, впрочем, милостиво выбрал метровую – вдруг Его Пресветлейшему Придворному Магу приспичит посетить гальюн в одиночестве?
Моряки косились друг на друга с плохо скрываемой неприязнью, но через пару часов стало понятно: жить, как ни странно, хотелось всем. Поэтому, вначале угрюмо молчавшие, они начали постепенно перебрасываться парой-тройкой слов. Какой-то матрос из отдалённых земель герцогства встретил земляка. Около часа попрекал его, браня на все лады, что тот заделался «волком», а через какое-то время уже похлопывал по плечу – оказалось, в молодости оба любили некую большегрудую Ольгицу, но девка отказала обоим.
– А потом её Садык в гарем свёз! – довольно сообщил «волк», и земляки захохотали, мол, так и надо недотроге.
Ничего не делал лишь Бонфуа, правда, когда парусник кое-как подлатали, чтобы дойти до ближайшего порта, священник с довольной улыбкой предстал перед моряками.
– Дети мои, теперь не грех и вина выпить, я всё-всё приготовил, – он указал жестом на помещение кают-компании.
– Нет, спасибо, – Людвиг по старой привычке хотел было сжать рукоять кортика, но вспомнил, что он был безоружен. – Предоставьте моей команде помещение в трюме, и мы будем ожидать там прибытия в Гавань.
Франциск развёл руками:
– Какая Гавань, сын мой? Мы не полные болваны, чтобы идти в Герцогскую Гавань. Раньше там бы только нас повесили, теперь и вы рядом болтаться будете, разве неясно? Нет, адмирал, что ждёт впереди, нам неведомо, но прямо сейчас мы будем пить вино. И вы тоже.
9.
Пили в охотку, но молча, по разным углам кают-компании. Отказался от вина только Вернер, остался наверху, продолжая что-то чинить. Разбавить гнетущую тишину решил всё тот же неугомонный Бонфуа. Он выудил откуда-то цитру и сунул её в руки опешившему Эдельштайну.
– Не коси на меня лиловым взглядом, сын мой, когда-то давно я был завсегдатаем музыкальных вечеров в Гавани. Уж я-то знаю, что в «волки» ты подался не от хорошей жизни.
– Кстати, и правда, – внезапно прищурилась Арловская. – Вы никогда не рассказывали, как пришли во флот, лейтенант Эдельштайн, и почему завершили карьеру музыканта.
Родерих посмотрел на неё, как на неразумного ребёнка, взял у Франциска цитру, тронул струны. Вначале несмело, будто воскрешая в памяти давно забытый сон, потом уверенней – так подводники вспоминали скрип мачт, светлые паруса на фоне синего неба, грубость просмоленного каната под рукой.
В звуках цитры, казалось, слилось всё одновременно: тихая печаль, светлая надежда, тоска по прошлому, плеск волн, звон бокалов, долгий разговор друзей после многолетней разлуки.
Родерих доиграл мелодию и отложил инструмент:
– Глупые, вы, глупые, – ответил он Натали. – Музыка пробуждает чувства.
***
Хенрик заметил, как Арловская деловито разрезала персик небольшим кинжалом, и тут же подсел к ней.
– Слушай, жен… лейте… Натали, мы же обыскали вас всех, как ты умудрилась его спрятать?! – с восхищением произнёс он.
– Уметь надо, – с достоинством ответила Арловская. – А тебе-то что, боишься, что зарежу?
– Вот ещё, – оскорбился Кристиансен. – Любопытно мне, понимаешь? В жизни пригодится.
– Ещё как, – подтвердила Натали и впервые за годы тепло улыбнулась.
***
– Откуда он взялся? – слабым голосом поинтересовался Йенсен, с обречённым видом дёргая верёвку.
– А спрут его знает! – махнул рукой Артур. – На острове сидел, умные люди давно от него избавились, а у нашего капитана добрейшее сердце. Как думаешь, если препарировать паршивца, поймём, почему на него не действует магия?
– Потому что он идиот, – заметил Андреас и снова закрыл глаза.
***
Людвиг вошёл без стука, в конце концов, терять ему было нечего. Сейчас, в море, которое уравняло всех, ему был важен ответ только на один вопрос.
– Почему? – спросил он у Гилберта. – Почему ты мне врал?
Байльшмидт курил, сидя на столе, прямо на разложенных картах, и не отрывал взгляд от парочки склянок с разноцветной жидкостью. Самой дорогой в мире контрабандой.
– Если это начало душеспасительного разговора, то я занят.
– Боишься потерять товар?
– На виселице мне он будет не нужен, – криво усмехнулся Гилберт. – Да и никогда он не был мне нужен, адмирал цур зее, – издевательски произнёс он.
Людвиг покачал головой:
– После стольких лет я прошу ответа на один вопрос, а ты как всегда пытаешься шутить. Вскоре тебе будет не до смеха, Гил.
– Ошибаешься, – Гилберт вскочил. – И не смей называть меня Гилом, адмирал. Так звал меня младший брат, который давно умер. А ты, «волк», будешь стоять навытяжку у эшафота и завидовать мне, слышишь, завидовать, потому что я буду смеяться и с петлёй на шее, а ты теперь можешь улыбнуться только с помощью этих грёбаных склянок! – он схватил одну и со всего маху бросил через каюту. Склянка разбилась о дверь, и осколки захрустели под сапогами вошедшего Хенрика.
Первый помощник был непривычно бледен.
– Пароходофрегат с флагом герцога, – сообщил он.
10.
Тронный зал замка герцога отличался простотой, строгостью форм и отсутствием каких бы то ни было излишеств. Единственными его украшениями служили лепнина на потолке, тяжёлые портьеры и сам трон с высокой позолоченной спинкой. Герцог Цвингли не был тщеславен, но трон был атрибутом власти его славных предков, а правитель весьма чтил их память.
Офицеры обеих команд – и парусника, и субмарины – стояли сейчас здесь, охраняемые хмурыми вооружёнными гвардейцами. Дела обычных контрабандистов по закону разбирал Высший суд герцогства, дела служащих моряков – Военный трибунал, но теперешнее дело не было похоже ни на одно другое. Именно поэтому герцог сам решил вынести приговор. Яснее ясного, с Байльшмидтом и его командой он даже разговаривать не стал – они уже были по сути мертвецы, а вот адмирала, которому Цвингли безоговорочно доверял, выслушать следовало.
Но Вернер молчал. Точнее, он коротко обрисовал ситуацию, перечислил ошибки экипажа подлодки и умолк. Даже не пытался оправдаться в том, почему его команда преспокойно пила вино и разговаривала с врагами герцогства. Впрочем, ответа и не требовалось. Цвингли был умён и не мог не заметить изменившегося взгляда бывшего музыканта Эдельштайна, растерянности Хонды, отчаянной решимости в жестах всегда сдержанной и холодной Арловской. Не могло это быть только лишь следствием странных способностей мальчишки, который блокировал магию. Команда адмирала цур зее, да и сам адмирал, изменились по другой причине. Они вспомнили себя прежних.
А этого герцог простить не мог – просто потому, что знал: ему самому прежним не стать никогда.
Глашатай зачитывал приговор в полной тишине, отчего его слова отдавались гулким эхом и терялись где-то в высоких сводчатых потолках замка:
– За нарушение первейшего закона Герцогской Гавани контрабандист Гилберт Байльшмидт и его пособники: Хенрик Кристиансен, Артур Кёркленд и Франциск Бонфуа приговариваются к смертной казни через повешение.
Адмирал цур зее Вернер за помощь врагу приговаривается к пожизненному заключению. Однако, принимая во внимание заслуги адмирала перед государством, герцог меняет эту меру наказания на десять лет заключения с лишением адмирала его чина и всех наград. Офицерский состав субмарины: капитан Кику Хонда, лейтенанты Натали Арловская и Родерих Эдельштайн приговариваются к десенсуализации высшей степени с лишением их офицерских чинов и передачей всего имущества в государственную казну. Приговор обжалованию не подлежит и вступает в силу немедленно.
Повисшую на несколько минут тишину нарушил Людвиг:
– Я прошу заменить мою меру наказания казнью через повешение.
– Твою мать, Люд…! – Гилберт не договорил – один из гвардейцев наотмашь ударил его по лицу, приказав заткнуться.
– Что ж, это было ожидаемо, – заметил Цвингли, нисколько не изменившись в лице. – Только за ваши былые подвиги, адмирал, – он обратился к глашатаю. – Запишите, адмирал цур зее Людвиг Вернер приговаривается…
– Людвиг Байльшмидт.
– Что? – зелёные глаза герцога потемнели от гнева.
– Моё имя – Людвиг Байльшмидт.
За спинами охранников Гилберт сплюнул кровь и счастливо улыбнулся.
***
Неизвестно, что произошло бы дальше, если бы в зал без стука не ворвался капитан гвардейцев. Он подскочил к герцогу и что-то зашептал ему. Цвингли вскочил:
– Если ты врёшь…
Капитан едва ли на колени не рухнул и даже перекрестился:
– Клянусь, Ваше-ство, разрази меня гром, если вру! Мы обыск на посудине учинили, как вы и велели, открыли сундук в одной каюте, а там… – он кивнул одному из своих ребят, и пожилой усатый гвардеец вышел вперёд, держа на руках девочку лет семи, закутанную в чей-то мундир. Он бережно опустил ребёнка, девчушка скинула мундир и протянула руки к герцогу:
– Братик! Ваш! Вашик!
Альфреда Ф. Джонса в зале не было, но чары Йенсена всё равно рассеивались – то ли оттого, что маг ушёл заливать горе в ближайший трактир, то ли (и к этому позже склонились все присутствовавшие) от простых слов, которые шептал грозный герцог Цвингли, обнимая найденную сестру:
– Герда, Герда моя. Ты вернулась…
***
Хенрик Кристиансен громко, на весь зал вздохнул:
– Ну охренеть! Если контрабанды не будет, как нам теперь деньги зарабатывать?!
Эпилог
Пили все вместе – в той самой таверне, где уже давно, уткнувшись носом в стойку, спал Андреас Йенсен. Правда, Людвиг и Гилберт в весёлом разговоре особо участия не принимали – в основном, налегали на пиво. Знали, что будет ещё время наговориться, не здесь и не сейчас.
– Я лишь одного не пойму, – сказал вдруг Кёркленд. – Герцог ещё что-то там говорил, что начальнику тайного сыска наш курс заложил кто-то напрямую с «Цыплёнка».
У Гилберта тут же прорезался голос:
– Так, моряки корытные, ну и кто тут крыса? Лучше сейчас признайтесь, кому разболтали, когда? Приятелям из кабаков, матерям, друзьям детства, шлюхам?
Франциск нервно затеребил чётки.
– Бонфуа, якорь тебе в задницу!
– Да что ты, Жильбер?! – замахал руками священник и осенил себя крестным знамением. – Ну, была одна милая девушка…
– А ты был пьян.
– А я был пьян, – гордо подтвердил Франциск. – Но она так интересовалась судоходством, я ещё порадовался: вот ведь, пропащее дитя, но такое умное! И талантливое! Бонфуанский поцелуй выше пояса, бонфуанский поцелуй ниже пояса, глазищи зелёные, волосы – точно лён! – он долго восхвалял незнакомую красотку, пока в момент живописания родинки-сердца на её лебединой шейке Людвиг не поперхнулся пивом:
– Послушайте, святой отец, а вы никогда не слышали о том, как начальник тайного сыска любит выведывать секреты у мужчин? Он переодевается в женское платье и…
– Начальник тайного сыска?! – хором переспросили Гилберт и Артур.
– Да-да, – кивнул Людвиг. – Феликс Лукашевич собственной персоной.
Франциск застонал и схватился за голову под оглушительный хохот моряков.
Название: Укрытие
Размер: миди, 4014 слов
Пейринг/Персонажи: Германия/мэйл!Украина
Категория: слэш
Жанр: драма, human-au, POVы, лёгкий PWP, мистика.
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Карпатские леса скрывают многое.
Примечания/Предупреждения: украинский национализм. Фанонное имя для мэйл!Украины - Тарас.
читать дальшеТак, как Тарас, никто не знал местные леса. Парень никогда не собирался быть военным, особенно после того, как отец рассказывал ему о Первой войне.
— Клята війна, — хрипло говорил он Тарасу и затягивался крепким табаком, который сам выращивал за хатой. Табак вечерами чудесно пах, и было странно, что из таких нежных цветков получается это странное зелье.
Первая война была «проклятая», потому что отцу пришлось воевать против своей дальней родни, которую судьба забросила на левый берег Днепра, в земли, что были частью Российской империи. Отец же, истинный галичанин, естественно, воевал за австрияков.
И Тарас с детства ценил мир и просто любил свою землю, село и, конечно же, горы. Он был уверен: такой красы, как у них в Карпатах, нет нигде. И никогда не думал, что на свежие травы горных долин и полонин однажды ступит нога «коммуняк». К счастью, лишь на пару лет — теперь всё завертелось, пришли немцы, которых отец всегда уважал, и Тарасу предстояло, как и всякому на этих землях, сделать выбор. Он вырос на историях, о том, что от красных ничего хорошего ждать не приходится, но и к немцам поначалу относился несколько настороженно: слишком их идеальная форма, чеканный шаг и блестящие сапоги не вписывались в дикую красоту этой горной земли с высокими смереками и чистыми водопадами.
***
Тяжело дыша, Людвиг прислонился спиной к дереву. Вдалеке прогремел взрыв — по дороге теперь точно не проехать, всё подорвали. Облизал пересохшие губы, отложил в сторону пистолет, всё равно уже совершенно бесполезный: в магазине осталась одна пуля, разве что себе в лоб пустить. Второй выпал где-то ещё совсем близко к дороге. Не возвращаться же под обстрел.
Впрочем, что делать в лесу и куда идти дальше, было тоже совершенно неясно. Под обстрелом он выжил чудом, просто успев вовремя свернуть с дороги в лес, и отделался простреленным плечом. Теперь вся рука занемела, шевелить ею было невероятно больно. Рана, судя по всему, была довольно неприятной. Кровь до сих пор текла, обильно и ровно, пропитав и рубашку, и куртку. Ткань липла к коже, и Людвиг с трудом сумел отодрать полоску от рукава. Достал из внутреннего кармана фляжку и плеснул на рану остатки коньяка — хоть какая-то попытка избежать заражения.
Надо было идти, в конце концов, надежда на то, что кто-то из своих сумел уйти с дороги и скрыться в лесу, ещё оставалась. Людвиг вздохнул и с трудом поднялся, оперевшись о ствол дерева.
В лесу он ориентировался плохо, только с трудом помнил, откуда именно пришёл, и двигался в противоположном направлении. Рука уже совсем онемела, Людвиг практически не чувствовал её. Привлечённые запахом крови, вокруг кружили мухи, Мюллер лениво отмахивался от них пистолетом, который пришлось переложить в левую руку. Сил уже почти не было, на лбу выступила испарина. Жутко хотелось пить. Перед глазами плыли деревья, росшая вдоль тропинок трава.
Он шёл в никуда: лишь бы не останавливаться, не заснуть и не подохнуть под очередным деревом. Поэтому, оказавшись на скрытой за высокими смереками полянке, не испытал ни облегчения, ни удовлетворения, скорее досаду, что придётся преодолеть с десяток метров, не цепляясь за деревья. А вот то, что посреди поляны виднелась покатая крыша землянки, радовало. Внутри могли быть оставленные местными припасы, вода, может, даже какое-нибудь обезболивающее и бинты. У пути появилась цель, и она была совсем близко. Людвиг отцепился от крайнего дерева и с трудом двинулся к укрытию, через пару метров опустился на колени и пополз, не думая ни о чём, кроме того, что впереди был шанс.
***
То, что прежде всего отличало немцев, и за что вскоре зауважал их Тарас, было разрешение говорить на украинском. И сохранение церквей: немцы не разрушили ни одну из главных святынь Карпат — «капличек» — небольших часовенок, которые стояли прямо у дороги через каждые пару километров. Сёла-то были раскиданы по всем горам, и когда отправлялись в долгий путь, так прежде заходили в капличку, чтобы дорога была лёгкой. У Тараса, как и у всех жителей Карпат, православные верования тесно переплетались с языческими, и иногда немцы казались ему каким-то бессмертным воинством из древних легенд.
Украинец хотел в «Нахтигаль» — бес его знает, почему. Может, потому что название звучало красиво и непонятно, это только потом Тарас узнал, что это означает «соловей». Но попал он в «Роланд», да и «попал» — тоже не то слово, его взяли проводником по чащобам — для какой операции, не говорили. Его делом было показать никому не известные дороги до одного села, а что уж там нужно было немцам, парень не знал. Всё прошло гладко и хорошо, немцы топали молча, Тарас искоса поглядывал на них, чуть смеясь про себя, когда кто-то из «роландовцев» чертыхался на своём, споткнувшись о корень, скрытый густой листвой. Чаща ведь только казалась непроходимой: там глаз горца выхватывал поваленный молнией ствол столетнего бука, по которому легко можно было пробраться, там виднелась едва заметная заячья тропа — Тарас читать не особо умел, так, медленно, по слогам, но лес он «читал» будто леший.
В селе, куда он довёл немцев, Тарас наполнил флягу ледяной водой из ближайшего колодца, махнул рукой и отправился обратно.
Где-то на полпути он и услышал тревожный гул, который означал только одно — налёт.
Не то, чтобы Тарас испугался — в густых карпатских лесах, на известных только горцам тропинках, он был практически в безопасности. Но если чёртовы красные притащились не только на самолётах? Лучше всего было переждать, и переждать в надёжном укрытии, о котором знали только свои.
Тут неподалёку была заброшенная «криївка», чёрт знает, когда вырытая. Будто бы знали галичане, что придётся однажды оборонять родную землю здесь, где сам лес становился их первым помощником.
Через пару минут Тарас был на месте. И хоть гул самолётов постепенно затихал, он всё же решил зайти в укрытие и часок-другой посидеть там. Так оно надёжнее.
В полумраке крыивки чуткий слух Тараса уловил едва различимое бормотание на немецком, без какого бы то ни было акцента, и парень тут же достал пистолет.
Но как только заметил молодого мужчину в немецкой форме (светлые, коротко стриженые волосы, внимательные голубые глаза), истекавшего кровью, он невольно опустил «манлихер».
— Ты кто такой, чёрт подери?! — спросил он по-немецки. — Что здесь делаешь?
***
Внутри было темно, а ещё сыро и тяжело дышать. Людвиг прислонился к стене неподалёку от входа и попытался полной грудью вдохнуть стылый воздух. Не получилось. Дыхание сбивалось, сердце стучало, как будто сейчас разорвётся, а пульс зашкаливал.
Сидя у стены, он ждал, пока выровняется дыхание и глаза привыкнут к полумраку — тогда можно будет различить, что есть в землянке, если вообще что-то есть, а не уже растащено на припасы местными. Ждал, будучи уверенным в том, что худшее, что ему грозит — умереть от заражения под землёй в неизвестном лесу. Если рана загноится, если пулю не удастся вытащить, если не будет обезболивающего или, на худой конец, спирта. Обидно было умирать вот так, не сделав, по сути, ничего из того, что мог бы. Загнуться не в бою, не при исполнении задания, даже не под обстрелом, а совсем по-глупому, от раненой руки и антисанитарии.
«И для чего? Зачем всё было?» — мог бы, обязательно рассмеялся бы. Особая подготовка, изучения языка, шифров — для того, чтобы сдохнуть в землянке — как глупо!
Постепенно глаза привыкли к темноте, но то, что Людвиг увидел, ему не понравилось. В землянке немец был не один, а стоявший у входа человек отлично его видел и держал на прицеле. Людвиг мысленно обругал себя за легкомыслие — войдя, следовало чем-то забаррикадировать вход. От обстрела уши заложило, впрочем, знавшие местность могли и без того передвигаться практически бесшумно.
То, что вошедший обратился к нему по-немецки, ясности не добавляло. Немцем он явно не был, а в советских школах из иностранных языков немецкий был едва ли не самым популярным, знать его мог как представитель местного населения, вполне лояльного к германскому народу, так и один из «красных». По виду тоже никак не понять: во-первых, темно, во-вторых, поди отличи славян друг от друга, в-третьих, вошедший был не в военной форме. Людвиг осторожно протянул левую руку и сжал рукоять пистолета.
— Людвиг Мюллер. Роланд. Налёт на дороге. Ранен, — он говорил с трудом, стараясь произносить слова как можно медленней и внятней. — Нужна помощь.
Здоровая рука сжала рукоять пистолета, палец почти подобрался к курку. Если неизвестный, проникший в землянку, — враг и выстрелит, Людвиг успеет выстрелить в ответ. Тогда можно успеть забрать с собой хотя бы одного из врагов. Людвиг сжал зубы и приготовился, но выстрела не было. Парень опустил оружие — неужели свой?
***
Среди коммунистов тоже были те, кто мог говорить по-немецки без акцента, но природная доброта Тараса пересилила подозрительность. Было ясно: если он не поможет парню, тому будет совсем худо.
— Людвиг так Людвиг, — кивнул галичанин, присаживаясь около немца. — А я — Тарас Стецькив, проводник, тоже из «Роланда». Вас, наверное, недавно прислали, да? Коль ты меня не знаешь.
Людвиг молча кивнул.
— Тебе ещё повезло, что нашёл крыивку, — продолжил Тарас. — О ней и наши-то не все знают. Дай, гляну руку, — он коснулся плеча немца и тут же выругался по-украински. — От лайно собаче!
И, заметив, как глянул на него Людвиг, продолжил уже по-немецки, даже заставил себя улыбнуться.
— Ну, парень, пулю я точно вытащить не смогу, но попробуем пока так залатать тебя.
Он дёрнул ткань, уже чуть присохшую к ране, и Людвиг едва заметно поморщился.
— Потерпи, друже, сейчас... — Тарас достал флягу с колодезной водой, осторожно промыл рану, а после этого вытащил ещё одну бутылочку, металлическую и плоскую.
— Горилку тратить на такое — сущий грех, — попытался пошутить он. — Но, боюсь, тебе она сейчас нужней.
Жгучая украинская горилка полилась на красную воспаленную рану, а Стецькив забормотал что-то по-украински: не то ругательства, не то молитвы.
После этого он, частенько бывавший в крыивках, нашарил аптечку, чуть присыпанную сухой землёй с потолка, где немного просела балка.
— Тут есть мазь, на травах сделана — подорожнике, зверобое. Точно поможет, пока не доберёмся до своих, — бодрым голосом сказал Тарас. Наложив мазь на рану Людвига, он на секунду задумался, чем бы её перевязать.
На заданиях Тарас не щеголял в немецкой форме — уж слишком жалко ему было рвать её в чащобах. Вышиванку, в которой он был сейчас, вышила ему покойная мать, но она же и наставляла: нет ничего важнее человеческой жизни. Тарас оторвал кусок льняного полотна от подола и наложил повязку на плечо немца.
Тот выдержал процедуру так же молча, но было заметно, что немцу чертовски больно: он побледнел, на лбу выступили бисеринки пота. Тарас покачал головой и прикоснулся прохладной рукой ко лбу Людвига, вытирая пот.
— Держи, — он протянул флягу с оставшейся горилкой. — Тебе не помешает и внутрь её принять.
— Спасибо, — Людвиг чуть повернул голову, разглядывая забинтованное плечо и принимая из рук украинца флягу, — я не смог бы справиться сам. Даже не знаю, стоит ли...
Тем не менее, под пристальным взглядом Тараса он замолчал, поднёс флягу к губам, зажмурился и глотнул.
***
К местной выпивке Людвиг не привык, да и некогда было. Горячая жидкость обожгла горло, и только мгновение спустя он сообразил, что горячей она вовсе не была, просто уж больно крепкой. Как ни странно, стало легче. Боль отступила, дыхание выровнялось. Теперь уже можно было обдумать услышанное.
Итак, оказавшийся в укрытии был своим, одним из тех, кто поддерживал немцев в войне против красных. Более того, явно надёжным, завербованным в немецкую часть, знавшим как немецкий язык, так и местные тропы, — ценный союзник. Ещё более подтвердивший свою верность тем, что не выстрелил и даже оказал первую помощь.
— Меня только прислали после обучения, — удивительно, как легко стало теперь говорить, — и когда закончится налёт, мне надо добраться до своих. Выведешь?
Наверное, мог и не спрашивать. Проводник из «Роланда», в любом случае, проведёт его к нынешнему расположению. Если только красные не решат ограничиться обстрелом дороги и не примутся за лес. Если только Людвиг во время налёта не умрёт в почти никому не известном лесном укрытии. Если только их не найдут.
Впрочем, пока звуков обстрела слышно не было, в землянку больше никто не вошёл, а мазь из местных трав, кажется, вполне действовала. Во всяком случае, руку Людвиг уже ощущал как часть собственного тела и даже, пусть и с некоторым трудом, мог ею пошевелить.
Здоровой рукой он снова поднёс флягу к губам и сделал глоток. Стало ещё лучше. Сырость и холод больше не чувствовались, куда-то пропала и былая усталость. Людвиг уже с трудом понимал, почему полз по поляне до входа в землянку, теперь, пожалуй, он преодолел бы сравнительно небольшое расстояние если не бегом, то обычным шагом, совершенно не опасаясь ни обморока, ни потери крови.
С трудом оторвавшись от фляги, он протянул её обратно Тарасу. Во-первых, несмотря на рану, выпить всё, не оставив собственному спасителю ни капли было бы недостойно; во-вторых, драгоценная жидкость ещё могла пригодиться, да и напиваться и терять бдительность не следовало.
Пока украинец пил, Людвиг молча его разглядывал. Ничего особенно примечательного. Типичный славянин: русоволосый, светлоглазый, с крупными чертами лица. Сам по себе крепкий, вероятно, выносливый, привычный к длительным походам по лесу или тяжёлой работе. Наверняка из крестьян, привыкших жить из века в век одним и тем же образом, молча и неохотно принявших внесённые коммунистами изменения.
Коммунисты вообще слишком многое меняли. И слишком коренным образом: повсеместная индустриализация, коллективизация и насильственное насаждение русского языка вряд ли могли вызвать энтузиазм на присоединённых территориях. В Рейхе действовали осторожнее, неудивительно, что немцев поддерживали почти все, кроме разве что совсем оголтелых фанатиков.
— И как тебе в «Роланде»? — Тарас уже выпил и отставил в сторону флягу, а сидеть молча Людвигу совсем не хотелось. Тем более, в процессе разговора можно было почерпнуть полезную информацию. — Давно с нами?
Даже интересно было послушать, что расскажет ему украинец. Из-за советской власти ли подался в помощники Рейху, или корни лежат где-то глубже, в австро-венгерском прошлом карпатских земель. Сам Тарас выглядел почти ровесником Людвига и вряд ли помнил Первую войну, но, возможно, его семья и раньше поддерживала немцев, что могло говорить только в его пользу.
***
Обычно Тарас не очень легко сходился с людьми, но почему-то именно сейчас ему захотелось просто сидеть и рассказывать так внезапно встретившемуся на его пути немцу… да что угодно. О себе, своей семье, спрашивать о военной службе, о далёкой Германии. Под крышей тесной землянки было как-то по-домашнему уютно и спокойно, несмотря на то, что совсем рядом таилась смерть.
— Выведу, как не вывести, — кивнул он на просьбу Людвига. — Надеюсь, эти чёртовы выродки уже убрались. А если и нет, ничего страшного — я тебя такими тропами проведу, каких им никогда не заметить. А в «Роланде» я не так давно, с месяц, — Тарас немного смутился. — Поначалу в «Нахтигаль» хотел, больно уж слово красивое, да и значит: соловей. «Соловейко» по-нашему.
— Тоже красиво, — заметил Людвиг.
Тарас улыбнулся и ещё отхлебнул из фляжки. Водки оставалось пару глотков, но он уже предвкушал, как доведёт немца до своих, а когда тот вылечится, пригласит к себе домой — вот там-то Людвиг сможет оценить, что значит настоящая карпатская самогонка, да и вино из терна не хуже, а уж домашняя еда…
— Знаешь, я ведь не хотел идти воевать, — доверительно сказал галичанин Людвигу, тщательно подбирая немецкие слова. — Но когда время такое, приходится… нельзя оставаться в стороне. Вам там, наверное, и невдомёк, что у нас творится.
— Мы знаем, — коротко ответил Людвиг. — Поэтому мы и здесь.
Тарас внимательно посмотрел на него, а потом обречённо махнул рукой.
— Не знаете. Нельзя этого знать за тысячами километров, понимаешь? Мы, украинцы, ведь вроде как единый народ, а в Первую Мировую воевали друг против друга. Я с детства не мог понять: то ли земля у нас настолько хороша, что каждый себе норовить урвать шматок…
— Что?
— Забыл, как это по-немецки. Кусок, да, кусок! То ли люди такие благодушные да мягкие: гостей к себе приглашаем с радостью, но пропускаем тот момент, когда они начинают хозяйничать у нас дома.
— Так странно, — вдруг сказал Людвиг, внимательно слушая Тараса.
— Что именно? — не понял тот.
— Мне кажется, именно этих качеств и не хватает нам, — признался Людвиг. — Если бы это объединить, получился бы идеальный народ.
Тарас невесело усмехнулся, перебрасывая флягу из руки в руку, когда Людвиг неожиданно тронул его за плечо.
— Мы здесь именно затем, чтобы помочь вам, — сказал он. — Освободить, понимаешь?
— Да, — Тарас посмотрел куда-то в тёмный угол крыивки. — Только мне хотелось бы, чтобы наши земли вообще не нужно было бы освобождать. Воля — всё, что нам нужно, я даже переводить на немецкий тебе не буду, нет в нём слова, что так бы звучало. Воля. Разве мы многого хотим?
Людвиг молчал.
Украинец вдруг помотал головой, а взгляд голубых глаз заметно повеселел.
— А вообще, я коммунистов не боюсь, — сообщил он. — Мы с тобой в чаще леса, куда они вряд ли дойдут, а вот чугайстера здесь точно можно встретить!
Людвиг попытался повторить странное слово, но у него не вышло. Тарас заразительно рассмеялся.
— Учили вас в Германии умные люди, а про главных обитателей Карпат и не рассказали? Ну так слушай, — Тарас уселся поудобнее, опираясь на прохладную земляную стену. — Ростом он высок, как молодая смерека. Ходит по лесам в белых одеждах, и не может его убить ни зверь, ни человек. Хорошим работникам он помогает, предупреждает о волках, охотится на мавок…
— На ко…?
— А ну цыть! Не перебивай! — Тарас приложил палец к губам Людвига, даже не подумав о странности такого жеста. — Но опасен он тем, что любит танцевать.
— И с мужчинами?
— А то! А танцует он, точно вихрь: запоёт, закружит, пока не выбьется человек из сил и не упадёт замертво со стоптанными в кровь ногами.
Тарас закончил рассказ, допил оставшиеся капли горилки и расхохотался, глядя, как внимательно смотрит на него Людвиг, будто бы намеревается тотчас встать и пойти поинтересоваться у командования, отчего им не рассказали о высоких существах в белом, которые танцуют в карпатских лесах.
— Вот ты и о ране думать забыл, — довольно сказал Тарас и осторожно коснулся больной руки немца, а потом вдруг резко прижался губами к его губам, сухим и горячим.
***
О ране Людвиг и правда забыл, а лёгкого прикосновения к руке почти не заметил. Не то потому, что сделала своё дело чудодейственная карпатская мазь, не то потому, что почти сразу за прикосновением к руке Тарас резко наклонился вперёд, накрывая его губы своими.
Людвиг хотел было спросить, для чего и зачем, но успел только приоткрыть рот. И, чёрт подери, пропал. Мягкие и прохладные губы ещё сильнее прижались к его собственным, успокаивая, избавляя от жара и слабости. В поцелуе чувствовался запах трав, лесной свежести и обжигающей горилки, от него кружилась голова, уходила боль и путались мысли. Он не был первым, определённый опыт у Людвига имелся, но, тем не менее, разительно отличался от предыдущих. Возможно, потому что раньше его никогда не целовали мужчины, возможно, потому, что никогда прежде это не происходило так скоро, спонтанно: без долгих взглядов, осторожных прикосновений, немого вопроса в глазах: «Хочешь?».
Он пропустил тот момент, когда сам перехватил инициативу, когда его язык проник в чужой рот, а здоровая рука — под белую вышитую рубашку с оторванной полосой внизу, прикасаясь к горячему телу. Когда позже он с сожалением отстранился, вдыхая сырой воздух, то на секунду невольно опустил взгляд, стараясь не смотреть в глаза Тарасу, не зная, что он увидит и чего боится больше: немого укора? Требования продолжения? Людвиг смотрел на губы, которые только что целовал, уже чуть припухшие, влажные, и подался вперёд, на этот раз сам целуя первым.
Он прижимал к себе Тараса, проводил по спине рукой, то гладя, то сжимая так сильно, что, наверное, на светлой коже оставались красноватые полосы.
В прохладе укрытия стало жарко: от выпитой горилки, от нехватки воздуха, от раны. Но ещё больше от прикосновений, от ощущения чужого тепла и чужого тела совсем близко. Они уже сидели не просто рядом, а почти сплетаясь в одно целое, соприкасаясь всем, кроме раненой руки Людвига, о которой он вскоре вновь позабыл.
Прикосновения были лёгкими, лишёнными какого бы то ни было напора, но от этого не менее дразнящими и возбуждающими. На мгновение Людвиг убрал руку со спины Тараса, чтобы устроиться у стены поудобнее, но тому хватило времени стянуть рубашку и придвинуться к Людвигу ещё ближе, уже не нависать над ним, а сидеть сверху, плотно прижимаясь бёдрами.
Ткань брюк, раньше казавшаяся плотной и прочной, теперь почти не чувствовалась, как и не могла скрыть возникшего возбуждения. Их члены соприкасались при каждом движении, даря одновременно волну удовольствия и разочарования. Хотелось ещё более близкого, более откровенного. Тело требовало полной отдачи, остаток разума, напротив, — остановиться, пока не поздно, пока ещё не пройдена точка невозврата. Пока всё было можно списать на опьянение, жар, лихорадку, нестандартную ситуацию, но не на желание. Не на осознанный выбор.
Тарас слегка приподнялся, провёл рукой по возбуждённому члену Людвига через ткань и, проворно расправившись с завязками, стянул с него брюки вместе с бельём. Мюллер сдался, он уже не мог, да и не хотел думать, что будет потом: в борьбе с телом разум позорно капитулировал. Здоровой рукой Людвиг неумело расправился с брюками украинца, освобождая член. Осторожно провёл рукой вдоль ствола, оттягивая крайнюю плоть, точно так же осторожно провёл в обратном направлении, пытаясь найти нужный ритм. Рука Тараса точно также двигалась вдоль его члена: сперва почти незаметно, совсем нежно, потом быстрее и сильнее сжимая у основания.
Людвиг прикрыл глаза и облизал пересохшие губы, сосредоточившись на собственных ощущениях, стараясь одновременно получить и доставить удовольствие. И когда Тарас неожиданно убрал руку с его члена, испытал жгучее разочарование: ему было хорошо, но мало, и хотелось ещё. Открыв глаза, он увидел, что украинец снова положил руку на основание его члена, удерживая тот в удобном для себя положении и насаживаясь сверху. Очень медленно, очень осторожно, сжимая губы, чуть прикусив нижнюю, украинец тоже хотел большего и был готов большее дать.
Людвиг чувствовал, как медленно, сантиметр за сантиметром, сперва головка, а затем и весь член входит в узкий и горячий проход, как сжимаются вокруг него мышцы. Он с трудом мог двигаться, лишённый возможности опираться на раненую руку, и мог только продолжать движения здоровой. Сжимать член у основания, проводить ладонью по всей длине ствола, чуть надавить пальцами на головку. Снова назад. Снова сжать. Провести. Надавить. Подстраиваясь под чужие движения. Так же быстро, так же сильно.
Движения в одном ритме, с одинаковой частотой и силой, напоминали причудливый танец. Наверное, вроде того, что танцует в карпатских лесах со случайно встреченными путниками чугайстер. Может, забредший в заброшенную землянку украинец в длинной белой рубашке сам и был хранителем здешних лесов и, встретив чужака, заставил танцевать с собой . Завертел. Закружил, словно вихрь: по своим правилам, долго-долго, на сколько лишь хватит терпения. До самого конца.
Долго Людвиг продержаться не смог, все ощущения смешались, он не чувствовал ничего, кроме головокружащего ритма, и очнулся только когда кончил, впрочем горячая жидкость выплеснулась ему в ладонь почти сразу же — единый ритм и здесь не подвёл. Бешеный танец закончился.
***
На обратном пути они едва ли перебросились парой слов, которые и не требовались. Людвиг шёл уверенно, и Тарасу не приходилось его поддерживать, разве что ободряющей улыбкой, которая обескураживала немца. В этом парне было что-то нездешнее, неземное, беспрерывно ускользающее.
Через пару часов блужданий они остановились на опушке леса — расположение батальона уже виднелось с горы.
Людвиг сделал пару шагов вниз по склону, но, обернувшись, заметил, что Тарас с места не двинулся.
— Ты не идёшь? — спросил Людвиг, немного нахмурившись.
Тарас покачал головой.
— Я обещал довести тебя к своим, и я довёл. Только сразу иди в лазарет, хорошо?
— Но...
— У меня есть незаконченные дела, — он снова улыбнулся своей странной улыбкой и вдруг добавил. — Просто помни, что здесь тебе всегда рады.
***
Когда хирург — седой строгий баварец — снял повязку, он не смог сдержать удивления.
— Кто, вы говорите, вам помог, штурмбанфюрер?
Людвиг в который раз спокойно объяснил.
Врач внимательно глянул на него, пощупал лоб, удостоверившись, что жара нет, вколол обезболивающее и принялся извлекать пулю.
Рана затянулась удивительно быстро: ни воспаления, ни нагноения. О Тарасе Людвиг решил поинтересоваться у местных через несколько дней: повторял рассказы украинца о его семье, подробно описывал внешность, но толку было мало — никто не слышал о светловолосом парне с таким именем и фамилией.
...В «Роланде» Людвиг пробыл недолго, его отозвали домой, в Германию: старый знакомый семьи стал большой шишкой в люфтваффе, звал к себе, а Людвиг с детства грезил самолётами. Ему пришлось повоевать на Восточном фронте, только далеко от Галичины — Сталинград, Курск, Орёл, Харьков, Киев. А потом внезапно — на запад, в бельгийские Арденны, нести «Стражу на Рейне», помогать отчаянным ребятам из лейбштандарта не упустить последний шанс переломить ход войны.
Он практически не вспоминал о Тарасе: слишком ненадёжными, размытыми были эти воспоминания, в которые не верил никто, кроме самого Людвига. Но он точно знал: в укрытии высоких карпатских гор его всегда ждут.
Ну вот, собсссно, этот пост и 2 предыдущих с фиками - всё, что я наваяла на ФБ. 12 фиков за 2 команды - нормально, ящетаю, но ещё столько же осталось на уровне идей - времени катастрофически не хватало.
Название: Контрабанда мечты
Размер: миди, 4363 слова
Пейринг/Персонажи: Швейцария, Германия, Пруссия, Франция, Англия, Америка, Дания, Норвегия, Швеция, Австрия, Беларусь, Россия и проч.
Категория: джен
Жанр: приключения, фэнтези, human-au
Рейтинг: G
Краткое содержание: Мир, в котором контрабандисты = спасители. Навеяно песней "Контрабанда" группы "Мельница" и классическим сочетанием "файтер, клирик, маг и вор".
читать дальшеПролог
– Это точные сведения? – герцог в задумчивости провел рукой по ободку бокала, из которого пил вино.
Говоривший усмехнулся, и в его светлых глазах мелькнула насмешка. Никто не посмел бы так смотреть на герцога, но начальнику тайного сыска законы были не писаны. Более того, некоторые из них он сам и придумывал. В основном, самые жестокие.
– Конечно, точные. Их сообщил мне лично один из их команды.
– Как тебе это удалось?
– Ваше Высочество, вы платите мне за результат, а не за пространные описания процесса, ведь так?
Герцог кивнул.
– Ты прав. Продолжай в том же духе и вызови ко мне адмирала Вернера.
1.
Несколько десятков склянок с разноцветной жидкостью перекочевало из мешка в мешок, и Брагинский, усмехнувшись, протянул руку за деньгами.
– В этот раз вы серьёзную партию берёте, ребята, – сказал он. – Это скупщик Яо так жадничает, что всё ему мало, или вам жизней своих не жалко?
Байльшмидт машинально шлёпнул по заднице рыжую трактирщицу и перевёл взгляд на Ивана.
– А что нам, Брагинский, виселица или нет, но на этом свете мы пожили весело и пьяно!
– И, дай Всевышний, ещё поживём, – Бонфуа попытался одновременно воздеть глаза к небесам и скосить их на рыженькую.
Иван покачал головой.
– Кстати, вы толком никогда и не рассказывали, из-за чего ваш чёртов герцог сошёл с ума.
– Мне кажется, он всегда таким был, – Франциск закатал рукава рясы и вгрызся в куриную ногу. – Фенфинами не интересовафся, муффинами – тофе, только и любил свою…
– Да заткнись ты, – перебил его корабельный маг – Артур Кёркленд. – Много ты знаешь, ты тогда только постригся в монахи.
Бонфуа, наконец, прожевал птицу.
– Спор – дело святое, – вздохнул он.
Артур махнул рукой и продолжил:
– Не слушай его, Иван. На самом деле никому доподлинно неизвестно, с чего всё началось, слухов до сих пор ходит множество. Только в одно прекрасное утро наш неуважаемый герцог Цвингли издал указ о запрете на чувства. Не на все, конечно, но мерзавец выбрал самые важные: любовь, дружбу, радость…
– Страсть, похоть, – подхватил Франциск.
– Вряд ли похоть – это чувство, – заметил Иван.
Бонфуа чуть не поперхнулся.
– А что ж ещё? – удивился он.
Брагинский с Кёрклендом проигнорировали священника, и Иван поинтересовался:
– Как ему это удалось?
Артур скривился, а Бонфуа снова радостно вклинился в разговор, размахивая несчастной куриной ножкой:
– А у герцога есть придворный маг, Андреас Йенсен. Он там что-то колданул, ну и всё, жоп… то есть, того, все жители стали будто куклы деревянные. Править теперь ими чертовски удобно. А этот, – он кивнул на Артура, – маг не такой умелый, помешать не смог.
– Ничерта подобного! – огрызнулся Кёркленд. – Меня лишили половины силы за…
– Постоянные пьянки.
– С тобой, между прочим!
Гилберт добродушно посмеивался, глядя на эту обычную перепалку. Пусть команда выпустит пар – с рассветом им выходить в море, и, пожалуй, никогда ещё путь не был настолько опасен. Товара и вправду на этот раз было много, в случае чего не открестишься.
Иван понимающе покивал:
– Это хорошо, что у нас придумали, как можно закупорить чувства и эмоции. А в моей стране этого добра хватает, можем и поделиться, – он поднял кружку с пивом. – За вас, контрабандисты!
Через пару минут в таверну ввалился высокий парень со взъерошенными светлыми волосами и, подойдя к столику, хлопнул Гилберта по плечу:
– Капитан, пора смываться, – шепнул он.
– С чего это… – начал было Гилберт, но пришедший уж очень красноречиво показывал на свой поясной кошель.
– Ладно, – заторопился капитан. – Команда, пора на борт, наша пташка соскучилась по воле.
Уже у порта он набросился на вихрастого:
– Хенрик, какого чёрта ты опять воруешь?!
Тот недоумённо почесал затылок.
– Дык… я же вор, капитан.
– Ты – мой первый помощник, Кристиансен!
– Одно другому не мешает, – философски заметил Хенрик и шагнул на борт.
2.
Людвиг обвёл взглядом собравшуюся на мостике команду. Первый помощник Кику Хонда в парадной белоснежной форме, как всегда перед уходом в море. Штурман Натали Арловская и командир машинного отделения Бервальд Оксеншерна – строгие, подтянутые, с одинаковым взглядом суровых синих глаз. Не брат и сестра, но могли бы ими быть. Акустик Родерих Эдельштайн смотрел куда-то за горизонт – как будто уже слышал то, что не слышат другие: тихие всплески, шум волн, разрезаемых носом корабля, – всё то, что поможет субмарине быстро обнаружить противника.
Герцог даже распорядился, чтобы в этот поход на борту присутствовал его придворный маг Андреас Йенсен. Тот не пожелал подняться наверх, оставшись в каюте капитана (только у Людвига была отдельная каюта, и он тут же предоставил её магу).
– Вы слышали приказ герцога. Я не мастер долгих речей, поэтому просто скажу так: мы обязаны найти этот корабль и уничтожить контрабанду. В противном случае под угрозой окажется мир и спокойствие всего нашего государства. Вы все – мастера своего дела, я доверяю вам, а наш «волк» выследит любую добычу, верно?
– Верно, адмирал цур зее! – в унисон гаркнула команда.
Людвиг кивнул:
– Приготовиться к погружению.
Последним на мостике задержался Эдельштайн. Говорили, что он был дальним родственником адмирала Вернера, и лучше всех его понимал. По крайней мере, только он мог позволить себе называть командира «на ты». Наедине, конечно.
– Ты знаешь, какой именно корабль мы выслеживаем?
– Парусник, – поморщился Людвиг. – Очередное пиратское отродье, которое считает, что паруса – морская романтика. Полнейшая глупость в наше время, когда есть возможность идти на паровых двигателях.
– Парусников осталось не так много, – заметил Родерих. – Начальник тайного сыска не сообщил название?
– Нет.
– Ты понимаешь, что это может быть…
– Да, – Людвиг повернулся к акустику. – Родерих, ты хочешь узнать, что я буду делать, если это окажется корабль моего брата?
Эдельштайн кивнул.
– Выполнять свой долг, – ответил Людвиг и повторил, – приготовиться к погружению.
3.
Из порта они вышли на рассвете – к счастью, жандармам так и не удалось выследить Хенрика, поэтому команда успела без спешки подготовить «Цыплёнка» к плаванию.
Никто не знал, почему капитан Гилберт Байльшмидт так смешно назвал свой корабль, да ещё приказал покрасить его в жёлтый цвет. Франциск предполагал, что это очередной проигранный спор – ну вот как его ряса священника.
Впрочем, контрабандист был дьявольски удачлив: несмотря на яркий цвет парусника, он ни разу не становился добычей «волков» – так в народе прозвали подводные лодки герцогского флота.
***
На этом необитаемом островке, который можно было обойти за несколько минут, они обычно пополняли запасы пресной воды – там был чудесный прохладный источник. Вот только сегодня остров оказался… обитаемым. Гилберт кивнул матросам – те немедленно достали сабли и мушкеты, Артур лениво перекатывал из ладони в ладонь огненный шар, Хенрик ощетинился секирой, а Франциск молниеносно извлёк из-под рясы миниатюрный арбалет.
– Ещё пушки выкатите, – флегматично заметил обитатель острова – худой парень в полосатом шарфе, куривший трубку. – А то я же сейчас трубкой махну – и дыру в днище вашей посудины проделаю.
Гилберт понял, что и вправду погорячился, тем более шар как раз исчез из рук Кёркленда – значит, он уже просканировал незнакомца и понял, что тот не маг.
– Мы наберём пресной воды, – сообщил Гилберт. – Там у тебя ручей за кустами.
– При одном условии, – внезапно сказал незнакомец. – Вы заберёте это с собой, – он как раз показал на кусты.
– Терновник? – удивился Байльшмидт. – На кой чёрт он нам на корабле?!
Кусты тем временем раздвинулись, и из них вылез светловолосый мальчишка лет шестнадцати.
– Отличный корабль! – приветственно заорал он.
– Ты кто такой? – уставился на него Гилберт.
Мальчишка поправил очки на носу и радостно сообщил:
– Альфред Ф. Джонс, сэр. Я служил на пароходе «Новый Свет», хотел заработать денег, чтобы соорудить автоматоны, которые бы помогали людям, ну там… защищали дома, гонялись за преступниками, но платили жутко мало, а ещё почему-то ругались, что я слишком много болтаю. Пригрозили, что ссадят на необитаемый остров и…
– Достаточно, я всё понял, – поднял руку Байльшмидт. – Ладно, залезай. Если всё пройдёт удачно, получишь после этого похода пятьдесят золотых, как и любой мой матрос.
– Он же идиот, – заметил Кёркленд.
– Будет юнгой, – ответил Гилберт. – Сам знаешь, с каждым плаванием нас всё меньше, тут каждая пара рук на счету. Многие считают, что жить, как приказывает герцог, проще – проблем меньше. А на этого идиота, видишь, даже магия Йенсена не подействовала. Он может нам пригодиться.
4.
Галера неторопливо скользила по волнам – гребцам практически не приходилось утруждаться, и они наслаждались редкими минутами отдыха. К тому же все надсмотрщики, кроме парочки, спустились выпить прохладного вина, пока капитан принимал на борту гостей с жёлтого парусника.
Гилберт откровенно недолюбливал Садыка Аднана – в герцогстве, несмотря на все недостатки, рабства не было уже несколько веков. А вот на родине капитана Аднана, что лежала далеко на юге, работорговля процветала. Однако Байльшмидт тактично делал вид, что это его не волнует – они с южанином были полезны друг другу. Контрабандист продавал Садыку северные диковинки, Садык, в свою очередь, всегда сообщал Гилберту о встреченных по пути «волках». Те не воспринимали галеру всерьёз – кому интересен какой-то доисторический корабль с гребцами-рабами? Лишь единицы – такие, как Гилберт, знали, что галера Садыка была оборудована новейшим паровым двигателем. Впрочем, без крайней необходимости южанин им не пользовался – иначе враз бы перестал быть недостойным внимания тайного сыска.
– Щербет, рахат-лукум, лучшее вино с южных виноградников, – предлагал Садык.
– А где же сладкоголосые гурии? – поинтересовался Франциск.
– Женщинам не место на корабле, – ответил южанин и наклонился к Гилберту. – На горизонте, в целом, чисто, но одного «волка» мы заметили. Шёл на перископной глубине, разминулись мы с ним мирно, словно на прогулке в апельсиновой роще.
– Если «стаи» нет, то, пожалуй, всё нормально. Мы – птичка заметная, чтобы завлечь нас в силок, отрядили бы не одного.
– И всё-таки будь настороже. Даже у одного «волка» острые торпедные зубки.
– Переживаешь за меня? – усмехнулся Гилберт.
– Конечно, алмаз души моей, – Садык причмокнул, жуя рахат-лукум. – У кого я ещё скуплю столь милый моему сердцу контрабандный товар?
***
Галеру Альфред успел облазить за считанные минуты, разве что в трюм не залез, да и то потому, что на нём висел огромный замок. Впрочем, не дёрнуть его Альфред не мог – просто так, конечно. Раздался жуткий скрежет, и из трюма вдруг послышалось:
– Помогите мне!
Голос был детский – маленькой девочки. Говорила она без малейшего акцента, значит, смекнул Джонс, была уроженкой герцогства.
– Помо…
– Тсс! – зашипел Альфред. – Сиди тихо, я спасу тебя.
***
Хенрик, которого Альфред предусмотрительно отвёл в сторону, покрутил пальцем у виска.
– Но ты же вор! – не унимался Джонс.
– Вот именно, вор, а не спаситель. И как ты себе это представляешь?! Все заметят.
– Ты перенесёшь её к нам на борт, а я их отвлеку. Пойми, она же наша землячка, а Садык продаст её как рабыню!
– Будто мне есть дело до каких-то девок. Тебя спасли, так ты решил всех остальных осчастливить?
Альфред глянул куда-то вдаль.
– Знаешь, а ты прав. Тем более, там на трюме такой замок, что даже тебе не справиться.
***
Вином поперхнулись, кажется, все – Альфред, улыбаясь до ушей, сообщил:
– Давно интересовался танцами вашей страны, капитан Аднан. Вы не покажете пару движений? Вот так?
Первым обрёл дар речи Артур.
– Я же говорил, что он – идиот, – убеждённо сказал маг.
…Хенрик, ругаясь последними словами, крался на борт «Цыплёнка» со спасённой девчушкой на руках.
5.
– Это точно? – Людвиг глянул на Арловскую. Штурман поджала губы: Натали привыкла, что командир любил во всём быть уверенным на сто процентов, но иногда это её по-прежнему обижало – свою работу девушка делала отменно.
– Он идёт точно тем курсом, который указал в своём донесении господин начальник тайного сыска. Трёхмачтовый «винджаммер» ярко-жёлтого цвета. Мы нагоним его к закату.
Людвиг едва заметно вздрогнул, но тут же повернулся к Хонде, стоявшему у перископа:
– Глубина десять метров. Расстояние сокращать медленно, после захода солнца увеличим скорость. Распорядитесь, чтобы лейтенант Оксеншерна проверил торпедные аппараты.
– Есть, командир! – Хонда крутанул диск золотистого стимфона. – Машинное отделение? Проверить готовность торпедных аппаратов!
***
Родерих постучал в каюту Вернера сразу после того, как капитан покинул центральный пост, оставив там Хонду. Маг в это время что-то делал в машинном отделении, при нём акустик и говорить бы не стал.
– Всё в порядке? – поинтересовался Эдельштайн.
Людвиг отставил кружку с водой.
– Конечно. Почему ты спрашиваешь?
– Послушай, – Родерих присел рядом. – Всем нам прекрасно живётся без изматывающих душу чувств, но иногда они оказываются сильнее магии, ты же знаешь.
– Знаю, – Вернер достал серебристый портсигар, повертел его и со вздохом спрятал – курить на субмарине в подводном положении строго запрещалось, и даже Йенсен не соглашался магией облегчить страдания моряков.
– Он рассказывал мне о кораблях, – сказал Людвиг. – Это – единственное, чем меня можно было отвлечь после гибели родителей. Гилберт возвращался из плавания, привозил мне подарки, наливал себе полную кружку пива и рассказывал: о белых парусах, попутном ветре, своей доблестной команде… О приключениях, где он непременно спасал какую-нибудь красотку. Но всё оказалось ложью, Родерих. Мой брат всегда был обычным контрабандистом. Преступником. Тогда я и сменил фамилию.
– Всем нам однажды приходится меняться, – заметил Эдельштайн.
Людвиг кивнул. – Даже тебе. Ведь ты когда-то был музыкантом?
– Да, – Родерих отвёл взгляд. – Когда-то давно я был музыкантом.
– Довольно, – Вернер встал и глянул на часы. – Скоро закат, нам пора подготовиться к атаке. Насколько я знаю, у Гилберта тоже есть маг, так что придётся несладко.
Он обернулся на выходе из каюты:
– В конце концов, я ведь всё равно ничего не чувствую.
6.
Альфред отправился знакомиться со спасённым ребёнком, как только стемнело. Барахла на «Цыплёнке» было много, поэтому найти огромный пустой сундук, куда поместилось бы, по меньшей мере, три таких девчушки, труда не составило.
– Эй, вылезай! – шепнул Альфред. – Как тебя зо…
Парень не договорил – прикусил язык от сильного удара – корабль тряхнуло, и он резко накренился влево. Альфред кубарем покатился к стенке, девчонка в сундуке истошно завизжала.
– Переедь меня паровоз, что это? – Джонс поднялся, подбирая упавшие очки. – Ты, сиди здесь, как мышь, я мигом!
На палубе царил хаос, но голос Гилберта было слышно сразу:
– Какого дьявола, Кёркленд?! Как они смогли к нам подобраться?!
Артур стоял прямо у борта. Он скинул свой любимый зелёный плащ с капюшоном, на лбу блестели бисеринки пота, руки маг выставил перед собой.
«Точно птиц кормить собрался», – почему-то пришло в голову Альфреду. Гилберту Кёркленд отвечал через силу: то ли неохота было оправдываться, то ли сил не было ещё и на разговоры – Артур колдовал.
– У них стояла мощнейшая блокировка, морок и ещё до… буйков всего. С ними Йенсен, больше никакой маг в герцогстве на это не способен.
Гилберт выругался. Йенсена герцог мог отправить только на одну субмарину – лично адмирала цур зее Вернера.
Вторая торпеда прошла мимо, но корабль Артур развернул так резко, что часть команды просто вывалилась за борт. Хенрик тут же распорядился бросить несколько спасательных кругов, но всем было ясно – это всего лишь соломинка.
Альфред смотрел на всё это, будто на картинки в проекторе. На пароходе, где он служил, такие картинки показывали богатым господам. Порой эти картинки удавалось сменять так часто, что казалось, будто ты смотришь на другой мир – в призрачно-жёлтом свете. Это было и пугающе, и красиво.
Он видел – маг потратил слишком много сил, а бой и не думал прекращаться. «Волки» обычно несли в брюхе не меньше восьми торпед – четыре в носовом, четыре – в кормовом торпедном аппарате. После одного «чирканья» по днищу парусник еле держался на плаву, что же будет после прямого попадания?
Субмарина тем временем затихла, ушла глубоко на дно для решающего удара.
Артур вытер пот со лба и крикнул Гилберту:
– У нас есть один шанс! Бросайте ядра в воду, я заряжу их так, что они превратятся в бомбы.
– Ты не сможешь, – Альфред подскочил к магу. – Сил не хватит.
– Заткнись, идиот, это не тебе решать.
Гилберт кивнул и дал знак Хенрику. Ядра с оглушительным плеском посыпались в воду, а Артур снова выставил руки вперёд и что-то зашептал.
– Да ты даже не знаешь, где они, ты же сам сказал! – Альфред раздражённо (как же, никто его тут не слушает!) дёрнул мага за руку, тот развернулся, чтобы отвесить щенку оплеуху, и внезапно замер.
– Я их чувствую, – прошептал он.
Хенрик, даже сейчас успевший приложиться к фляге, удивлённо заморгал.
– А говорил, морок-шморок.
Англия и сам был в растерянности.
– На этого мальчишку не действует магия Йенсена. Когда придурок торчит рядом, мне не мешает никакой морок.
– Так действуй! – довольно заорал Бонфуа. – Потому что молиться я уже устал. Отправь волков прямиком в ад!
Байльшмидт едва заметно кивнул Артуру и тут же отвернулся.
Через секунду из воды вырос огромный фонтан, обдав всех холодными солёными брызгами.
7.
Адмирал и сам не понял, как им удалось выжить. Вернее, как некоторым удалось выжить – в машинном отделении полегли все, его вообще свернуло всмятку. Центральный пост каким-то чудесным образом уцелел, хотя и Хонда, и сам Людвиг были ранены. Магии Йенсена хватило, чтобы поднять на поверхность то, что осталось от субмарины, после чего маг, тяжело дыша, опустился на пол, прикрыв глаза. Что ж, он своё дело сделал, в отличие от него, командира. Натали кинулась было перевязать его рану на голове, но Людвиг жестом её остановил.
Будь он один, пуля в висок решила бы исход дела, но команда… она заслуживала того, чтобы жить. Хотя не факт, что герцог сохранит им жизни после такого поражения.
Людвиг откинул люк и вылез на поверхность. Пора было встретиться со старшим братом.
***
– Не выйдет, капитан, – Хенрик протянул Байльшмидту флягу. – Мы потеряли слишком много людей, оставшихся не хватит, чтобы починить судно и смыться отсюда поскорее. «Волки» напоследок выпустили слишком зубастую рыбку.
Альфред, после победы не отходивший от Артура, брякнул:
– Так давайте попросим их помочь. Взамен сохраним им жизни – они ведь тоже моряки, верно?
– Кого это – их? – поинтересовался Хенрик.
Джонс мотнул головой – на поверхность поднималась покорёженная серая подлодка.
8.
Обо всём договаривались первые помощники – Гилберт охотно уступил это право Хенрику, предварительно отобрав у того флягу, и заперся в каюте.
– Сохраните мой корабль и уведите его с этого курса, всё остальное меня не интересует, – мрачно сообщил он, захлопывая двери.
Никто не спорил – это у «волков» не было чувств, на «Цыплёнке» же их всегда хватало с лихвой.
Работали поначалу не очень слаженно: подводники учились ходить на парусниках, но довольно давно. Оружие у них отобрали, Андреас Йенсен сейчас опасности не представлял – Артур, недолго думая, просто привязал к нему морским узлом Альфреда. Верёвку, впрочем, милостиво выбрал метровую – вдруг Его Пресветлейшему Придворному Магу приспичит посетить гальюн в одиночестве?
Моряки косились друг на друга с плохо скрываемой неприязнью, но через пару часов стало понятно: жить, как ни странно, хотелось всем. Поэтому, вначале угрюмо молчавшие, они начали постепенно перебрасываться парой-тройкой слов. Какой-то матрос из отдалённых земель герцогства встретил земляка. Около часа попрекал его, браня на все лады, что тот заделался «волком», а через какое-то время уже похлопывал по плечу – оказалось, в молодости оба любили некую большегрудую Ольгицу, но девка отказала обоим.
– А потом её Садык в гарем свёз! – довольно сообщил «волк», и земляки захохотали, мол, так и надо недотроге.
Ничего не делал лишь Бонфуа, правда, когда парусник кое-как подлатали, чтобы дойти до ближайшего порта, священник с довольной улыбкой предстал перед моряками.
– Дети мои, теперь не грех и вина выпить, я всё-всё приготовил, – он указал жестом на помещение кают-компании.
– Нет, спасибо, – Людвиг по старой привычке хотел было сжать рукоять кортика, но вспомнил, что он был безоружен. – Предоставьте моей команде помещение в трюме, и мы будем ожидать там прибытия в Гавань.
Франциск развёл руками:
– Какая Гавань, сын мой? Мы не полные болваны, чтобы идти в Герцогскую Гавань. Раньше там бы только нас повесили, теперь и вы рядом болтаться будете, разве неясно? Нет, адмирал, что ждёт впереди, нам неведомо, но прямо сейчас мы будем пить вино. И вы тоже.
9.
Пили в охотку, но молча, по разным углам кают-компании. Отказался от вина только Вернер, остался наверху, продолжая что-то чинить. Разбавить гнетущую тишину решил всё тот же неугомонный Бонфуа. Он выудил откуда-то цитру и сунул её в руки опешившему Эдельштайну.
– Не коси на меня лиловым взглядом, сын мой, когда-то давно я был завсегдатаем музыкальных вечеров в Гавани. Уж я-то знаю, что в «волки» ты подался не от хорошей жизни.
– Кстати, и правда, – внезапно прищурилась Арловская. – Вы никогда не рассказывали, как пришли во флот, лейтенант Эдельштайн, и почему завершили карьеру музыканта.
Родерих посмотрел на неё, как на неразумного ребёнка, взял у Франциска цитру, тронул струны. Вначале несмело, будто воскрешая в памяти давно забытый сон, потом уверенней – так подводники вспоминали скрип мачт, светлые паруса на фоне синего неба, грубость просмоленного каната под рукой.
В звуках цитры, казалось, слилось всё одновременно: тихая печаль, светлая надежда, тоска по прошлому, плеск волн, звон бокалов, долгий разговор друзей после многолетней разлуки.
Родерих доиграл мелодию и отложил инструмент:
– Глупые, вы, глупые, – ответил он Натали. – Музыка пробуждает чувства.
***
Хенрик заметил, как Арловская деловито разрезала персик небольшим кинжалом, и тут же подсел к ней.
– Слушай, жен… лейте… Натали, мы же обыскали вас всех, как ты умудрилась его спрятать?! – с восхищением произнёс он.
– Уметь надо, – с достоинством ответила Арловская. – А тебе-то что, боишься, что зарежу?
– Вот ещё, – оскорбился Кристиансен. – Любопытно мне, понимаешь? В жизни пригодится.
– Ещё как, – подтвердила Натали и впервые за годы тепло улыбнулась.
***
– Откуда он взялся? – слабым голосом поинтересовался Йенсен, с обречённым видом дёргая верёвку.
– А спрут его знает! – махнул рукой Артур. – На острове сидел, умные люди давно от него избавились, а у нашего капитана добрейшее сердце. Как думаешь, если препарировать паршивца, поймём, почему на него не действует магия?
– Потому что он идиот, – заметил Андреас и снова закрыл глаза.
***
Людвиг вошёл без стука, в конце концов, терять ему было нечего. Сейчас, в море, которое уравняло всех, ему был важен ответ только на один вопрос.
– Почему? – спросил он у Гилберта. – Почему ты мне врал?
Байльшмидт курил, сидя на столе, прямо на разложенных картах, и не отрывал взгляд от парочки склянок с разноцветной жидкостью. Самой дорогой в мире контрабандой.
– Если это начало душеспасительного разговора, то я занят.
– Боишься потерять товар?
– На виселице мне он будет не нужен, – криво усмехнулся Гилберт. – Да и никогда он не был мне нужен, адмирал цур зее, – издевательски произнёс он.
Людвиг покачал головой:
– После стольких лет я прошу ответа на один вопрос, а ты как всегда пытаешься шутить. Вскоре тебе будет не до смеха, Гил.
– Ошибаешься, – Гилберт вскочил. – И не смей называть меня Гилом, адмирал. Так звал меня младший брат, который давно умер. А ты, «волк», будешь стоять навытяжку у эшафота и завидовать мне, слышишь, завидовать, потому что я буду смеяться и с петлёй на шее, а ты теперь можешь улыбнуться только с помощью этих грёбаных склянок! – он схватил одну и со всего маху бросил через каюту. Склянка разбилась о дверь, и осколки захрустели под сапогами вошедшего Хенрика.
Первый помощник был непривычно бледен.
– Пароходофрегат с флагом герцога, – сообщил он.
10.
Тронный зал замка герцога отличался простотой, строгостью форм и отсутствием каких бы то ни было излишеств. Единственными его украшениями служили лепнина на потолке, тяжёлые портьеры и сам трон с высокой позолоченной спинкой. Герцог Цвингли не был тщеславен, но трон был атрибутом власти его славных предков, а правитель весьма чтил их память.
Офицеры обеих команд – и парусника, и субмарины – стояли сейчас здесь, охраняемые хмурыми вооружёнными гвардейцами. Дела обычных контрабандистов по закону разбирал Высший суд герцогства, дела служащих моряков – Военный трибунал, но теперешнее дело не было похоже ни на одно другое. Именно поэтому герцог сам решил вынести приговор. Яснее ясного, с Байльшмидтом и его командой он даже разговаривать не стал – они уже были по сути мертвецы, а вот адмирала, которому Цвингли безоговорочно доверял, выслушать следовало.
Но Вернер молчал. Точнее, он коротко обрисовал ситуацию, перечислил ошибки экипажа подлодки и умолк. Даже не пытался оправдаться в том, почему его команда преспокойно пила вино и разговаривала с врагами герцогства. Впрочем, ответа и не требовалось. Цвингли был умён и не мог не заметить изменившегося взгляда бывшего музыканта Эдельштайна, растерянности Хонды, отчаянной решимости в жестах всегда сдержанной и холодной Арловской. Не могло это быть только лишь следствием странных способностей мальчишки, который блокировал магию. Команда адмирала цур зее, да и сам адмирал, изменились по другой причине. Они вспомнили себя прежних.
А этого герцог простить не мог – просто потому, что знал: ему самому прежним не стать никогда.
Глашатай зачитывал приговор в полной тишине, отчего его слова отдавались гулким эхом и терялись где-то в высоких сводчатых потолках замка:
– За нарушение первейшего закона Герцогской Гавани контрабандист Гилберт Байльшмидт и его пособники: Хенрик Кристиансен, Артур Кёркленд и Франциск Бонфуа приговариваются к смертной казни через повешение.
Адмирал цур зее Вернер за помощь врагу приговаривается к пожизненному заключению. Однако, принимая во внимание заслуги адмирала перед государством, герцог меняет эту меру наказания на десять лет заключения с лишением адмирала его чина и всех наград. Офицерский состав субмарины: капитан Кику Хонда, лейтенанты Натали Арловская и Родерих Эдельштайн приговариваются к десенсуализации высшей степени с лишением их офицерских чинов и передачей всего имущества в государственную казну. Приговор обжалованию не подлежит и вступает в силу немедленно.
Повисшую на несколько минут тишину нарушил Людвиг:
– Я прошу заменить мою меру наказания казнью через повешение.
– Твою мать, Люд…! – Гилберт не договорил – один из гвардейцев наотмашь ударил его по лицу, приказав заткнуться.
– Что ж, это было ожидаемо, – заметил Цвингли, нисколько не изменившись в лице. – Только за ваши былые подвиги, адмирал, – он обратился к глашатаю. – Запишите, адмирал цур зее Людвиг Вернер приговаривается…
– Людвиг Байльшмидт.
– Что? – зелёные глаза герцога потемнели от гнева.
– Моё имя – Людвиг Байльшмидт.
За спинами охранников Гилберт сплюнул кровь и счастливо улыбнулся.
***
Неизвестно, что произошло бы дальше, если бы в зал без стука не ворвался капитан гвардейцев. Он подскочил к герцогу и что-то зашептал ему. Цвингли вскочил:
– Если ты врёшь…
Капитан едва ли на колени не рухнул и даже перекрестился:
– Клянусь, Ваше-ство, разрази меня гром, если вру! Мы обыск на посудине учинили, как вы и велели, открыли сундук в одной каюте, а там… – он кивнул одному из своих ребят, и пожилой усатый гвардеец вышел вперёд, держа на руках девочку лет семи, закутанную в чей-то мундир. Он бережно опустил ребёнка, девчушка скинула мундир и протянула руки к герцогу:
– Братик! Ваш! Вашик!
Альфреда Ф. Джонса в зале не было, но чары Йенсена всё равно рассеивались – то ли оттого, что маг ушёл заливать горе в ближайший трактир, то ли (и к этому позже склонились все присутствовавшие) от простых слов, которые шептал грозный герцог Цвингли, обнимая найденную сестру:
– Герда, Герда моя. Ты вернулась…
***
Хенрик Кристиансен громко, на весь зал вздохнул:
– Ну охренеть! Если контрабанды не будет, как нам теперь деньги зарабатывать?!
Эпилог
Пили все вместе – в той самой таверне, где уже давно, уткнувшись носом в стойку, спал Андреас Йенсен. Правда, Людвиг и Гилберт в весёлом разговоре особо участия не принимали – в основном, налегали на пиво. Знали, что будет ещё время наговориться, не здесь и не сейчас.
– Я лишь одного не пойму, – сказал вдруг Кёркленд. – Герцог ещё что-то там говорил, что начальнику тайного сыска наш курс заложил кто-то напрямую с «Цыплёнка».
У Гилберта тут же прорезался голос:
– Так, моряки корытные, ну и кто тут крыса? Лучше сейчас признайтесь, кому разболтали, когда? Приятелям из кабаков, матерям, друзьям детства, шлюхам?
Франциск нервно затеребил чётки.
– Бонфуа, якорь тебе в задницу!
– Да что ты, Жильбер?! – замахал руками священник и осенил себя крестным знамением. – Ну, была одна милая девушка…
– А ты был пьян.
– А я был пьян, – гордо подтвердил Франциск. – Но она так интересовалась судоходством, я ещё порадовался: вот ведь, пропащее дитя, но такое умное! И талантливое! Бонфуанский поцелуй выше пояса, бонфуанский поцелуй ниже пояса, глазищи зелёные, волосы – точно лён! – он долго восхвалял незнакомую красотку, пока в момент живописания родинки-сердца на её лебединой шейке Людвиг не поперхнулся пивом:
– Послушайте, святой отец, а вы никогда не слышали о том, как начальник тайного сыска любит выведывать секреты у мужчин? Он переодевается в женское платье и…
– Начальник тайного сыска?! – хором переспросили Гилберт и Артур.
– Да-да, – кивнул Людвиг. – Феликс Лукашевич собственной персоной.
Франциск застонал и схватился за голову под оглушительный хохот моряков.
Название: Укрытие
Размер: миди, 4014 слов
Пейринг/Персонажи: Германия/мэйл!Украина
Категория: слэш
Жанр: драма, human-au, POVы, лёгкий PWP, мистика.
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Карпатские леса скрывают многое.
Примечания/Предупреждения: украинский национализм. Фанонное имя для мэйл!Украины - Тарас.
читать дальшеТак, как Тарас, никто не знал местные леса. Парень никогда не собирался быть военным, особенно после того, как отец рассказывал ему о Первой войне.
— Клята війна, — хрипло говорил он Тарасу и затягивался крепким табаком, который сам выращивал за хатой. Табак вечерами чудесно пах, и было странно, что из таких нежных цветков получается это странное зелье.
Первая война была «проклятая», потому что отцу пришлось воевать против своей дальней родни, которую судьба забросила на левый берег Днепра, в земли, что были частью Российской империи. Отец же, истинный галичанин, естественно, воевал за австрияков.
И Тарас с детства ценил мир и просто любил свою землю, село и, конечно же, горы. Он был уверен: такой красы, как у них в Карпатах, нет нигде. И никогда не думал, что на свежие травы горных долин и полонин однажды ступит нога «коммуняк». К счастью, лишь на пару лет — теперь всё завертелось, пришли немцы, которых отец всегда уважал, и Тарасу предстояло, как и всякому на этих землях, сделать выбор. Он вырос на историях, о том, что от красных ничего хорошего ждать не приходится, но и к немцам поначалу относился несколько настороженно: слишком их идеальная форма, чеканный шаг и блестящие сапоги не вписывались в дикую красоту этой горной земли с высокими смереками и чистыми водопадами.
***
Тяжело дыша, Людвиг прислонился спиной к дереву. Вдалеке прогремел взрыв — по дороге теперь точно не проехать, всё подорвали. Облизал пересохшие губы, отложил в сторону пистолет, всё равно уже совершенно бесполезный: в магазине осталась одна пуля, разве что себе в лоб пустить. Второй выпал где-то ещё совсем близко к дороге. Не возвращаться же под обстрел.
Впрочем, что делать в лесу и куда идти дальше, было тоже совершенно неясно. Под обстрелом он выжил чудом, просто успев вовремя свернуть с дороги в лес, и отделался простреленным плечом. Теперь вся рука занемела, шевелить ею было невероятно больно. Рана, судя по всему, была довольно неприятной. Кровь до сих пор текла, обильно и ровно, пропитав и рубашку, и куртку. Ткань липла к коже, и Людвиг с трудом сумел отодрать полоску от рукава. Достал из внутреннего кармана фляжку и плеснул на рану остатки коньяка — хоть какая-то попытка избежать заражения.
Надо было идти, в конце концов, надежда на то, что кто-то из своих сумел уйти с дороги и скрыться в лесу, ещё оставалась. Людвиг вздохнул и с трудом поднялся, оперевшись о ствол дерева.
В лесу он ориентировался плохо, только с трудом помнил, откуда именно пришёл, и двигался в противоположном направлении. Рука уже совсем онемела, Людвиг практически не чувствовал её. Привлечённые запахом крови, вокруг кружили мухи, Мюллер лениво отмахивался от них пистолетом, который пришлось переложить в левую руку. Сил уже почти не было, на лбу выступила испарина. Жутко хотелось пить. Перед глазами плыли деревья, росшая вдоль тропинок трава.
Он шёл в никуда: лишь бы не останавливаться, не заснуть и не подохнуть под очередным деревом. Поэтому, оказавшись на скрытой за высокими смереками полянке, не испытал ни облегчения, ни удовлетворения, скорее досаду, что придётся преодолеть с десяток метров, не цепляясь за деревья. А вот то, что посреди поляны виднелась покатая крыша землянки, радовало. Внутри могли быть оставленные местными припасы, вода, может, даже какое-нибудь обезболивающее и бинты. У пути появилась цель, и она была совсем близко. Людвиг отцепился от крайнего дерева и с трудом двинулся к укрытию, через пару метров опустился на колени и пополз, не думая ни о чём, кроме того, что впереди был шанс.
***
То, что прежде всего отличало немцев, и за что вскоре зауважал их Тарас, было разрешение говорить на украинском. И сохранение церквей: немцы не разрушили ни одну из главных святынь Карпат — «капличек» — небольших часовенок, которые стояли прямо у дороги через каждые пару километров. Сёла-то были раскиданы по всем горам, и когда отправлялись в долгий путь, так прежде заходили в капличку, чтобы дорога была лёгкой. У Тараса, как и у всех жителей Карпат, православные верования тесно переплетались с языческими, и иногда немцы казались ему каким-то бессмертным воинством из древних легенд.
Украинец хотел в «Нахтигаль» — бес его знает, почему. Может, потому что название звучало красиво и непонятно, это только потом Тарас узнал, что это означает «соловей». Но попал он в «Роланд», да и «попал» — тоже не то слово, его взяли проводником по чащобам — для какой операции, не говорили. Его делом было показать никому не известные дороги до одного села, а что уж там нужно было немцам, парень не знал. Всё прошло гладко и хорошо, немцы топали молча, Тарас искоса поглядывал на них, чуть смеясь про себя, когда кто-то из «роландовцев» чертыхался на своём, споткнувшись о корень, скрытый густой листвой. Чаща ведь только казалась непроходимой: там глаз горца выхватывал поваленный молнией ствол столетнего бука, по которому легко можно было пробраться, там виднелась едва заметная заячья тропа — Тарас читать не особо умел, так, медленно, по слогам, но лес он «читал» будто леший.
В селе, куда он довёл немцев, Тарас наполнил флягу ледяной водой из ближайшего колодца, махнул рукой и отправился обратно.
Где-то на полпути он и услышал тревожный гул, который означал только одно — налёт.
Не то, чтобы Тарас испугался — в густых карпатских лесах, на известных только горцам тропинках, он был практически в безопасности. Но если чёртовы красные притащились не только на самолётах? Лучше всего было переждать, и переждать в надёжном укрытии, о котором знали только свои.
Тут неподалёку была заброшенная «криївка», чёрт знает, когда вырытая. Будто бы знали галичане, что придётся однажды оборонять родную землю здесь, где сам лес становился их первым помощником.
Через пару минут Тарас был на месте. И хоть гул самолётов постепенно затихал, он всё же решил зайти в укрытие и часок-другой посидеть там. Так оно надёжнее.
В полумраке крыивки чуткий слух Тараса уловил едва различимое бормотание на немецком, без какого бы то ни было акцента, и парень тут же достал пистолет.
Но как только заметил молодого мужчину в немецкой форме (светлые, коротко стриженые волосы, внимательные голубые глаза), истекавшего кровью, он невольно опустил «манлихер».
— Ты кто такой, чёрт подери?! — спросил он по-немецки. — Что здесь делаешь?
***
Внутри было темно, а ещё сыро и тяжело дышать. Людвиг прислонился к стене неподалёку от входа и попытался полной грудью вдохнуть стылый воздух. Не получилось. Дыхание сбивалось, сердце стучало, как будто сейчас разорвётся, а пульс зашкаливал.
Сидя у стены, он ждал, пока выровняется дыхание и глаза привыкнут к полумраку — тогда можно будет различить, что есть в землянке, если вообще что-то есть, а не уже растащено на припасы местными. Ждал, будучи уверенным в том, что худшее, что ему грозит — умереть от заражения под землёй в неизвестном лесу. Если рана загноится, если пулю не удастся вытащить, если не будет обезболивающего или, на худой конец, спирта. Обидно было умирать вот так, не сделав, по сути, ничего из того, что мог бы. Загнуться не в бою, не при исполнении задания, даже не под обстрелом, а совсем по-глупому, от раненой руки и антисанитарии.
«И для чего? Зачем всё было?» — мог бы, обязательно рассмеялся бы. Особая подготовка, изучения языка, шифров — для того, чтобы сдохнуть в землянке — как глупо!
Постепенно глаза привыкли к темноте, но то, что Людвиг увидел, ему не понравилось. В землянке немец был не один, а стоявший у входа человек отлично его видел и держал на прицеле. Людвиг мысленно обругал себя за легкомыслие — войдя, следовало чем-то забаррикадировать вход. От обстрела уши заложило, впрочем, знавшие местность могли и без того передвигаться практически бесшумно.
То, что вошедший обратился к нему по-немецки, ясности не добавляло. Немцем он явно не был, а в советских школах из иностранных языков немецкий был едва ли не самым популярным, знать его мог как представитель местного населения, вполне лояльного к германскому народу, так и один из «красных». По виду тоже никак не понять: во-первых, темно, во-вторых, поди отличи славян друг от друга, в-третьих, вошедший был не в военной форме. Людвиг осторожно протянул левую руку и сжал рукоять пистолета.
— Людвиг Мюллер. Роланд. Налёт на дороге. Ранен, — он говорил с трудом, стараясь произносить слова как можно медленней и внятней. — Нужна помощь.
Здоровая рука сжала рукоять пистолета, палец почти подобрался к курку. Если неизвестный, проникший в землянку, — враг и выстрелит, Людвиг успеет выстрелить в ответ. Тогда можно успеть забрать с собой хотя бы одного из врагов. Людвиг сжал зубы и приготовился, но выстрела не было. Парень опустил оружие — неужели свой?
***
Среди коммунистов тоже были те, кто мог говорить по-немецки без акцента, но природная доброта Тараса пересилила подозрительность. Было ясно: если он не поможет парню, тому будет совсем худо.
— Людвиг так Людвиг, — кивнул галичанин, присаживаясь около немца. — А я — Тарас Стецькив, проводник, тоже из «Роланда». Вас, наверное, недавно прислали, да? Коль ты меня не знаешь.
Людвиг молча кивнул.
— Тебе ещё повезло, что нашёл крыивку, — продолжил Тарас. — О ней и наши-то не все знают. Дай, гляну руку, — он коснулся плеча немца и тут же выругался по-украински. — От лайно собаче!
И, заметив, как глянул на него Людвиг, продолжил уже по-немецки, даже заставил себя улыбнуться.
— Ну, парень, пулю я точно вытащить не смогу, но попробуем пока так залатать тебя.
Он дёрнул ткань, уже чуть присохшую к ране, и Людвиг едва заметно поморщился.
— Потерпи, друже, сейчас... — Тарас достал флягу с колодезной водой, осторожно промыл рану, а после этого вытащил ещё одну бутылочку, металлическую и плоскую.
— Горилку тратить на такое — сущий грех, — попытался пошутить он. — Но, боюсь, тебе она сейчас нужней.
Жгучая украинская горилка полилась на красную воспаленную рану, а Стецькив забормотал что-то по-украински: не то ругательства, не то молитвы.
После этого он, частенько бывавший в крыивках, нашарил аптечку, чуть присыпанную сухой землёй с потолка, где немного просела балка.
— Тут есть мазь, на травах сделана — подорожнике, зверобое. Точно поможет, пока не доберёмся до своих, — бодрым голосом сказал Тарас. Наложив мазь на рану Людвига, он на секунду задумался, чем бы её перевязать.
На заданиях Тарас не щеголял в немецкой форме — уж слишком жалко ему было рвать её в чащобах. Вышиванку, в которой он был сейчас, вышила ему покойная мать, но она же и наставляла: нет ничего важнее человеческой жизни. Тарас оторвал кусок льняного полотна от подола и наложил повязку на плечо немца.
Тот выдержал процедуру так же молча, но было заметно, что немцу чертовски больно: он побледнел, на лбу выступили бисеринки пота. Тарас покачал головой и прикоснулся прохладной рукой ко лбу Людвига, вытирая пот.
— Держи, — он протянул флягу с оставшейся горилкой. — Тебе не помешает и внутрь её принять.
— Спасибо, — Людвиг чуть повернул голову, разглядывая забинтованное плечо и принимая из рук украинца флягу, — я не смог бы справиться сам. Даже не знаю, стоит ли...
Тем не менее, под пристальным взглядом Тараса он замолчал, поднёс флягу к губам, зажмурился и глотнул.
***
К местной выпивке Людвиг не привык, да и некогда было. Горячая жидкость обожгла горло, и только мгновение спустя он сообразил, что горячей она вовсе не была, просто уж больно крепкой. Как ни странно, стало легче. Боль отступила, дыхание выровнялось. Теперь уже можно было обдумать услышанное.
Итак, оказавшийся в укрытии был своим, одним из тех, кто поддерживал немцев в войне против красных. Более того, явно надёжным, завербованным в немецкую часть, знавшим как немецкий язык, так и местные тропы, — ценный союзник. Ещё более подтвердивший свою верность тем, что не выстрелил и даже оказал первую помощь.
— Меня только прислали после обучения, — удивительно, как легко стало теперь говорить, — и когда закончится налёт, мне надо добраться до своих. Выведешь?
Наверное, мог и не спрашивать. Проводник из «Роланда», в любом случае, проведёт его к нынешнему расположению. Если только красные не решат ограничиться обстрелом дороги и не примутся за лес. Если только Людвиг во время налёта не умрёт в почти никому не известном лесном укрытии. Если только их не найдут.
Впрочем, пока звуков обстрела слышно не было, в землянку больше никто не вошёл, а мазь из местных трав, кажется, вполне действовала. Во всяком случае, руку Людвиг уже ощущал как часть собственного тела и даже, пусть и с некоторым трудом, мог ею пошевелить.
Здоровой рукой он снова поднёс флягу к губам и сделал глоток. Стало ещё лучше. Сырость и холод больше не чувствовались, куда-то пропала и былая усталость. Людвиг уже с трудом понимал, почему полз по поляне до входа в землянку, теперь, пожалуй, он преодолел бы сравнительно небольшое расстояние если не бегом, то обычным шагом, совершенно не опасаясь ни обморока, ни потери крови.
С трудом оторвавшись от фляги, он протянул её обратно Тарасу. Во-первых, несмотря на рану, выпить всё, не оставив собственному спасителю ни капли было бы недостойно; во-вторых, драгоценная жидкость ещё могла пригодиться, да и напиваться и терять бдительность не следовало.
Пока украинец пил, Людвиг молча его разглядывал. Ничего особенно примечательного. Типичный славянин: русоволосый, светлоглазый, с крупными чертами лица. Сам по себе крепкий, вероятно, выносливый, привычный к длительным походам по лесу или тяжёлой работе. Наверняка из крестьян, привыкших жить из века в век одним и тем же образом, молча и неохотно принявших внесённые коммунистами изменения.
Коммунисты вообще слишком многое меняли. И слишком коренным образом: повсеместная индустриализация, коллективизация и насильственное насаждение русского языка вряд ли могли вызвать энтузиазм на присоединённых территориях. В Рейхе действовали осторожнее, неудивительно, что немцев поддерживали почти все, кроме разве что совсем оголтелых фанатиков.
— И как тебе в «Роланде»? — Тарас уже выпил и отставил в сторону флягу, а сидеть молча Людвигу совсем не хотелось. Тем более, в процессе разговора можно было почерпнуть полезную информацию. — Давно с нами?
Даже интересно было послушать, что расскажет ему украинец. Из-за советской власти ли подался в помощники Рейху, или корни лежат где-то глубже, в австро-венгерском прошлом карпатских земель. Сам Тарас выглядел почти ровесником Людвига и вряд ли помнил Первую войну, но, возможно, его семья и раньше поддерживала немцев, что могло говорить только в его пользу.
***
Обычно Тарас не очень легко сходился с людьми, но почему-то именно сейчас ему захотелось просто сидеть и рассказывать так внезапно встретившемуся на его пути немцу… да что угодно. О себе, своей семье, спрашивать о военной службе, о далёкой Германии. Под крышей тесной землянки было как-то по-домашнему уютно и спокойно, несмотря на то, что совсем рядом таилась смерть.
— Выведу, как не вывести, — кивнул он на просьбу Людвига. — Надеюсь, эти чёртовы выродки уже убрались. А если и нет, ничего страшного — я тебя такими тропами проведу, каких им никогда не заметить. А в «Роланде» я не так давно, с месяц, — Тарас немного смутился. — Поначалу в «Нахтигаль» хотел, больно уж слово красивое, да и значит: соловей. «Соловейко» по-нашему.
— Тоже красиво, — заметил Людвиг.
Тарас улыбнулся и ещё отхлебнул из фляжки. Водки оставалось пару глотков, но он уже предвкушал, как доведёт немца до своих, а когда тот вылечится, пригласит к себе домой — вот там-то Людвиг сможет оценить, что значит настоящая карпатская самогонка, да и вино из терна не хуже, а уж домашняя еда…
— Знаешь, я ведь не хотел идти воевать, — доверительно сказал галичанин Людвигу, тщательно подбирая немецкие слова. — Но когда время такое, приходится… нельзя оставаться в стороне. Вам там, наверное, и невдомёк, что у нас творится.
— Мы знаем, — коротко ответил Людвиг. — Поэтому мы и здесь.
Тарас внимательно посмотрел на него, а потом обречённо махнул рукой.
— Не знаете. Нельзя этого знать за тысячами километров, понимаешь? Мы, украинцы, ведь вроде как единый народ, а в Первую Мировую воевали друг против друга. Я с детства не мог понять: то ли земля у нас настолько хороша, что каждый себе норовить урвать шматок…
— Что?
— Забыл, как это по-немецки. Кусок, да, кусок! То ли люди такие благодушные да мягкие: гостей к себе приглашаем с радостью, но пропускаем тот момент, когда они начинают хозяйничать у нас дома.
— Так странно, — вдруг сказал Людвиг, внимательно слушая Тараса.
— Что именно? — не понял тот.
— Мне кажется, именно этих качеств и не хватает нам, — признался Людвиг. — Если бы это объединить, получился бы идеальный народ.
Тарас невесело усмехнулся, перебрасывая флягу из руки в руку, когда Людвиг неожиданно тронул его за плечо.
— Мы здесь именно затем, чтобы помочь вам, — сказал он. — Освободить, понимаешь?
— Да, — Тарас посмотрел куда-то в тёмный угол крыивки. — Только мне хотелось бы, чтобы наши земли вообще не нужно было бы освобождать. Воля — всё, что нам нужно, я даже переводить на немецкий тебе не буду, нет в нём слова, что так бы звучало. Воля. Разве мы многого хотим?
Людвиг молчал.
Украинец вдруг помотал головой, а взгляд голубых глаз заметно повеселел.
— А вообще, я коммунистов не боюсь, — сообщил он. — Мы с тобой в чаще леса, куда они вряд ли дойдут, а вот чугайстера здесь точно можно встретить!
Людвиг попытался повторить странное слово, но у него не вышло. Тарас заразительно рассмеялся.
— Учили вас в Германии умные люди, а про главных обитателей Карпат и не рассказали? Ну так слушай, — Тарас уселся поудобнее, опираясь на прохладную земляную стену. — Ростом он высок, как молодая смерека. Ходит по лесам в белых одеждах, и не может его убить ни зверь, ни человек. Хорошим работникам он помогает, предупреждает о волках, охотится на мавок…
— На ко…?
— А ну цыть! Не перебивай! — Тарас приложил палец к губам Людвига, даже не подумав о странности такого жеста. — Но опасен он тем, что любит танцевать.
— И с мужчинами?
— А то! А танцует он, точно вихрь: запоёт, закружит, пока не выбьется человек из сил и не упадёт замертво со стоптанными в кровь ногами.
Тарас закончил рассказ, допил оставшиеся капли горилки и расхохотался, глядя, как внимательно смотрит на него Людвиг, будто бы намеревается тотчас встать и пойти поинтересоваться у командования, отчего им не рассказали о высоких существах в белом, которые танцуют в карпатских лесах.
— Вот ты и о ране думать забыл, — довольно сказал Тарас и осторожно коснулся больной руки немца, а потом вдруг резко прижался губами к его губам, сухим и горячим.
***
О ране Людвиг и правда забыл, а лёгкого прикосновения к руке почти не заметил. Не то потому, что сделала своё дело чудодейственная карпатская мазь, не то потому, что почти сразу за прикосновением к руке Тарас резко наклонился вперёд, накрывая его губы своими.
Людвиг хотел было спросить, для чего и зачем, но успел только приоткрыть рот. И, чёрт подери, пропал. Мягкие и прохладные губы ещё сильнее прижались к его собственным, успокаивая, избавляя от жара и слабости. В поцелуе чувствовался запах трав, лесной свежести и обжигающей горилки, от него кружилась голова, уходила боль и путались мысли. Он не был первым, определённый опыт у Людвига имелся, но, тем не менее, разительно отличался от предыдущих. Возможно, потому что раньше его никогда не целовали мужчины, возможно, потому, что никогда прежде это не происходило так скоро, спонтанно: без долгих взглядов, осторожных прикосновений, немого вопроса в глазах: «Хочешь?».
Он пропустил тот момент, когда сам перехватил инициативу, когда его язык проник в чужой рот, а здоровая рука — под белую вышитую рубашку с оторванной полосой внизу, прикасаясь к горячему телу. Когда позже он с сожалением отстранился, вдыхая сырой воздух, то на секунду невольно опустил взгляд, стараясь не смотреть в глаза Тарасу, не зная, что он увидит и чего боится больше: немого укора? Требования продолжения? Людвиг смотрел на губы, которые только что целовал, уже чуть припухшие, влажные, и подался вперёд, на этот раз сам целуя первым.
Он прижимал к себе Тараса, проводил по спине рукой, то гладя, то сжимая так сильно, что, наверное, на светлой коже оставались красноватые полосы.
В прохладе укрытия стало жарко: от выпитой горилки, от нехватки воздуха, от раны. Но ещё больше от прикосновений, от ощущения чужого тепла и чужого тела совсем близко. Они уже сидели не просто рядом, а почти сплетаясь в одно целое, соприкасаясь всем, кроме раненой руки Людвига, о которой он вскоре вновь позабыл.
Прикосновения были лёгкими, лишёнными какого бы то ни было напора, но от этого не менее дразнящими и возбуждающими. На мгновение Людвиг убрал руку со спины Тараса, чтобы устроиться у стены поудобнее, но тому хватило времени стянуть рубашку и придвинуться к Людвигу ещё ближе, уже не нависать над ним, а сидеть сверху, плотно прижимаясь бёдрами.
Ткань брюк, раньше казавшаяся плотной и прочной, теперь почти не чувствовалась, как и не могла скрыть возникшего возбуждения. Их члены соприкасались при каждом движении, даря одновременно волну удовольствия и разочарования. Хотелось ещё более близкого, более откровенного. Тело требовало полной отдачи, остаток разума, напротив, — остановиться, пока не поздно, пока ещё не пройдена точка невозврата. Пока всё было можно списать на опьянение, жар, лихорадку, нестандартную ситуацию, но не на желание. Не на осознанный выбор.
Тарас слегка приподнялся, провёл рукой по возбуждённому члену Людвига через ткань и, проворно расправившись с завязками, стянул с него брюки вместе с бельём. Мюллер сдался, он уже не мог, да и не хотел думать, что будет потом: в борьбе с телом разум позорно капитулировал. Здоровой рукой Людвиг неумело расправился с брюками украинца, освобождая член. Осторожно провёл рукой вдоль ствола, оттягивая крайнюю плоть, точно так же осторожно провёл в обратном направлении, пытаясь найти нужный ритм. Рука Тараса точно также двигалась вдоль его члена: сперва почти незаметно, совсем нежно, потом быстрее и сильнее сжимая у основания.
Людвиг прикрыл глаза и облизал пересохшие губы, сосредоточившись на собственных ощущениях, стараясь одновременно получить и доставить удовольствие. И когда Тарас неожиданно убрал руку с его члена, испытал жгучее разочарование: ему было хорошо, но мало, и хотелось ещё. Открыв глаза, он увидел, что украинец снова положил руку на основание его члена, удерживая тот в удобном для себя положении и насаживаясь сверху. Очень медленно, очень осторожно, сжимая губы, чуть прикусив нижнюю, украинец тоже хотел большего и был готов большее дать.
Людвиг чувствовал, как медленно, сантиметр за сантиметром, сперва головка, а затем и весь член входит в узкий и горячий проход, как сжимаются вокруг него мышцы. Он с трудом мог двигаться, лишённый возможности опираться на раненую руку, и мог только продолжать движения здоровой. Сжимать член у основания, проводить ладонью по всей длине ствола, чуть надавить пальцами на головку. Снова назад. Снова сжать. Провести. Надавить. Подстраиваясь под чужие движения. Так же быстро, так же сильно.
Движения в одном ритме, с одинаковой частотой и силой, напоминали причудливый танец. Наверное, вроде того, что танцует в карпатских лесах со случайно встреченными путниками чугайстер. Может, забредший в заброшенную землянку украинец в длинной белой рубашке сам и был хранителем здешних лесов и, встретив чужака, заставил танцевать с собой . Завертел. Закружил, словно вихрь: по своим правилам, долго-долго, на сколько лишь хватит терпения. До самого конца.
Долго Людвиг продержаться не смог, все ощущения смешались, он не чувствовал ничего, кроме головокружащего ритма, и очнулся только когда кончил, впрочем горячая жидкость выплеснулась ему в ладонь почти сразу же — единый ритм и здесь не подвёл. Бешеный танец закончился.
***
На обратном пути они едва ли перебросились парой слов, которые и не требовались. Людвиг шёл уверенно, и Тарасу не приходилось его поддерживать, разве что ободряющей улыбкой, которая обескураживала немца. В этом парне было что-то нездешнее, неземное, беспрерывно ускользающее.
Через пару часов блужданий они остановились на опушке леса — расположение батальона уже виднелось с горы.
Людвиг сделал пару шагов вниз по склону, но, обернувшись, заметил, что Тарас с места не двинулся.
— Ты не идёшь? — спросил Людвиг, немного нахмурившись.
Тарас покачал головой.
— Я обещал довести тебя к своим, и я довёл. Только сразу иди в лазарет, хорошо?
— Но...
— У меня есть незаконченные дела, — он снова улыбнулся своей странной улыбкой и вдруг добавил. — Просто помни, что здесь тебе всегда рады.
***
Когда хирург — седой строгий баварец — снял повязку, он не смог сдержать удивления.
— Кто, вы говорите, вам помог, штурмбанфюрер?
Людвиг в который раз спокойно объяснил.
Врач внимательно глянул на него, пощупал лоб, удостоверившись, что жара нет, вколол обезболивающее и принялся извлекать пулю.
Рана затянулась удивительно быстро: ни воспаления, ни нагноения. О Тарасе Людвиг решил поинтересоваться у местных через несколько дней: повторял рассказы украинца о его семье, подробно описывал внешность, но толку было мало — никто не слышал о светловолосом парне с таким именем и фамилией.
...В «Роланде» Людвиг пробыл недолго, его отозвали домой, в Германию: старый знакомый семьи стал большой шишкой в люфтваффе, звал к себе, а Людвиг с детства грезил самолётами. Ему пришлось повоевать на Восточном фронте, только далеко от Галичины — Сталинград, Курск, Орёл, Харьков, Киев. А потом внезапно — на запад, в бельгийские Арденны, нести «Стражу на Рейне», помогать отчаянным ребятам из лейбштандарта не упустить последний шанс переломить ход войны.
Он практически не вспоминал о Тарасе: слишком ненадёжными, размытыми были эти воспоминания, в которые не верил никто, кроме самого Людвига. Но он точно знал: в укрытии высоких карпатских гор его всегда ждут.
@темы: фэндом - большая деревня, фикопейсательское, Паааста!, все побежали, и я побежал
-
-
29.10.2013 в 23:17Читал выборочно по географическим, так сказать, предпочтениям и всем прочитанным остался доволен. Отлично пишете, очень живо, легко и образно; даже в миниках, в этих коротких зарисовках герои раскрываются во всей своей красе и сразу располагают к себе удивительной настоящестью) Большое спасибо за таких Украину (в обоих обличиях), Австрию и Германию!
-
-
29.10.2013 в 23:22Большое спасибо за таких Украину (в обоих обличиях), Австрию и Германию!
но ведь они прекрасны!
-
-
29.10.2013 в 23:25Не могу не согласиться) Поэтому и читать о них - одно удовольствие)