Найти работу и наладить свою жизнь ты всегда успеешь, а паб закрывается через пять часов. © Black Books | „Du bist verrückt mein Kind, du mußt nach Berlin“ © Franz von Suppé
Я от всей души постараюсь вас не утомлять огромным количеством постов со своими фиками с ФБ, но их всё же будет три, уж простите)
За команду Хеталии, ч.1 (4 драббла и 3 мини)
Название: Однажды в Кройцберге
Размер: драббл, 789 слов
Пейринг/Персонажи: Германия, Пруссия
Категория: джен
Жанр: повседневность, human-AU
Рейтинг: PG-13
Примечания: 1. Кройцберг – один из самых старых районов Берлина. После раздела Германии оказался на территории ГДР в непосредственной близости от Стены. Вышки с часовыми и близость Берлинской стены отпугивали жителей, в результате чего стоимость жилья здесь упала. Это привлекло турецких эмигрантов, хиппи, панков и разных маргиналов.
2. Эрих Хоннекер – с 1971 по 1989 - руководитель ГДР.
читать дальшеКройцберг засыпал лишь с рассветом. Завсегдатаи его забегаловок прекрасно это знали, в том и была вся прелесть. Можно было отпахать день на грёбаной работе, вернуться домой, поиметь подружку, уткнуться в телевизор, а после, завершив все эти важные дела, отправиться в любимый бар.
Гилберт предпочитал «Эльф». За каким чёртом он назывался «Одиннадцать», никто не знал. Байльшмидт всем рассказывал, что это его личная норма – после одиннадцати кружек пора домой. Впрочем, приятели сваливали пораньше – на «ахт» или даже «зибэн».
Незнакомца в тот вечер их компания приметила сразу – он выделялся не только неуместным дорогим костюмом, но и взглядом. Нет, испуганным он не был – скорее, настороженным. Как будто посетитель готов был в любой момент занять оборонительную позицию.
Он присел за барную стойку и попросил пинту тёмного. Гилберт был к тому времени уже на «ахт», и его приятели стали расходиться. Только прикончив очередное пиво, Байльшмидт обнаружил, что пропали его деньги. Он смачно выругался – не иначе, как чёртов венгр спёр! Этот наглый мудак недавно приехал в ГДР и вечно жаловался, что денег не хватает. Конечно, он! Они же все там цыгане, чего от них ждать?!
Гилберт почесал в затылке и глянул исподлобья на белобрысого незнакомца. Что ж, мускулы у него внушительные, но по виду – типичный чиновничий рохля, может и сработать. Как не сработать, когда за дело взялся великолепный Байльшмидт.
Он подошёл к барной стойке и резко хлопнул рохлю по плечу со словами:
– Агент Штази Байльшмидт, ваше имя!
Надо отдать честь незнакомцу – он даже не поперхнулся пивом, только едва заметно вздрогнул и негромко произнёс:
– Людвиг Вернер. Я покажу вам свою визу в Восточный Берлин после того, как вы покажете мне свои документы.
Гил приуныл. Из документов у него было только «Удостоверение кружка любителей классической музыки», которое он ещё год назад спёр у соседа Эдельштайна, просто ради хохмы. Это явно не годилось. Необходимо было менять тактику.
Поэтому Байльшмидт, недолго думая, сгрёб Людвига в объятия.
– Брат! – радостно сообщил он.
Людвиг снова не поперхнулся – вопросительно поднял брови.
– Ну так как же! – не унимался Гилберт. – Нас разлучили в детстве. Тогда Стены ещё не было, и наша мать взяла меня с собой в зоопарк. Мне так понравились слоны, что мы задержались там до позднего вечера, заночевали у знакомых, а утром видим – Стена, чтоб её! Но ты мой брат, гляди, как мы похожи! И пиво выставь, а?
Людвиг мог бы сказать многое. Во-первых, что зоопарк находился в Западном Берлине, поэтому топографические способности гипотетической матери были весьма сомнительны. А во-вторых, только слепой не заметит, что между внушительным голубоглазым парнем и жилистым субтильным альбиносом мало чего общего.
Но он промолчал. Ситуация была глупой и даже фарсовой, но Людвиг всегда хотел, чтобы у него был старший брат. Пусть даже такой… неординарный.
Гилберт говорил. Забыл свои тупые истории и шуточки, потому что впервые тут, в сердце панкующего, гашишного, развязного Кройцберга, он встретил человека, который не был частью этого сумасшествия и с интересом слушал. О том, как на завод, где работал Гилберт, недавно приезжали американцы. Как добились этого – одному Хоннекеру известно.
– И один такой хрен вихрастый, в очках, все дела, подходит ко мне – а я в курилке торчал – и шепчет на ухо доверительно: «Если тебе тут плохо, я могу помочь. Я хочу героически помогать несчастным жителям ГДР!». Несчастным! – Гилберт фыркнул. – Вот если ты пойдёшь к Садыку в кебаб и не заплатишь – вот тогда будешь несчастным.
Рассказал и о том, как в двенадцать лет проиграл какой-то дурацкий спор однокласснику Эдельштайну («вот всегда говорил, что еврей он!»), и пришлось дефилировать по Александерплац в трусах из пионерского галстука.
В бар то и дело вваливались всё новые посетители – настоящий цвет Кройцберга – хиппи, панки, просто алкоголики, «богемные» художники («Йохан, ну налей два по сто, завтра будут деньги, я обещаю! Да, картину новую продам, ты видел? Она гениальна!»).
Странно, но среди этих безумцев Людвиг не чувствовал себя лишним. Как будто и вправду был роднёй альбиноса с дикими историями – вот и приняли его за своего, коль брат Гилберта.
Из бара они вышли на рассвете. Стайками из других заведений вываливались кройцбергцы. Молча шли домой – чего прощаться, завтра снова увидят те же лица.
Гилберт закурил, чуть ёжась от утренней октябрьской прохлады, и впервые за вечер серьёзно поинтересовался у Вернера:
– А как там… у вас?
Людвиг пожал плечами. Подумал о своей четырёхкомнатной квартире в Шарлоттенбурге, о должности начальника крупной компании, о степенных конных прогулках по выходным в компании рыжеволосой итальянки из хорошей семьи… Вдохнул холодный воздух безумного Кройцберга и улыбнулся:
– Так же, как и у вас, – ответил он и тоже затянулся сигаретой. – Только пиво дороже.
Название: Доверься
Размер: драббл, 703 слова
Пейринг/Персонажи: Бельгия/Швейцария, Лихтенштейн
Категория: гет
Жанр: романтика
Рейтинг: G
читать дальше– Научи меня стрелять, – Бельгия стоит, сложив руки на груди, и Ваш в первую секунду даже теряется от такой бесцеремонности. Мало того, что она заявилась едва ли не с рассветом, можно же было предварительно позвонить. Это позволило бы Цвингли с ледяной вежливостью отказаться и первым повесить трубку. Захлопнуть дверь перед носом Мишель гораздо сложнее.
– Ты не умеешь, что ли? – ворчит Ваш.
И правда – все они в войнах участвовали, все оружием владеют. Кому-то больше по нраву сабля или меч, кто-то в восторге от автомата или револьвера. Даже идиот Романо любит вспоминать былые времена и заявлять, что лучше яда оружия нет. И как этот болван мог ужиться с Чезаре Борджиа?
– Умею, но хочу лучше, – отвечает Мишель. Ваш стоит, упираясь рукой в дверной косяк, и бельгийка легко подныривает под руку швейцарца, проходя в дом.
Ваш немеет от такой наглости, но обстановку разряжает сестра. Лихтенштейн входит в гостиную, выполняет ежеутренний ритуал, раскрывая настежь окна, и приветливо улыбается Мишель.
– Кофе? – предлагает Лихтенштейн.
Ваш сдаётся под двойным натиском, потому что Лили щебечет что-то вроде: «Конечно, брат научит, доверься ему. Он и меня учил, он лучше всех умеет стрелять, правда, Мишель?»
Бельгия кивает, пряча улыбку за белоснежной фарфоровой чашкой.
– Вот так, а ноги на ширине плеч, правую немного вперёд выставь, – на стрельбище Ваш как будто оживает. Он перестаёт хмуриться и стоять так, будто палку проглотил. Мишель впервые в жизни замечает, как его серьёзные зелёные глаза искрятся от радости: тут его вотчина. Его королевство.
Засмотревшись, она, конечно, промахивается.
Цвингли сводит брови.
– Зачем ты выбрала арбалет? – интересуется он. – Это оружие тебе не подходит.
– Я сама решу, – Мишель заряжает следующий болт и прицеливается.
– Чёрт, осторожно! – Ваш поспешно накрывает её руку своей и переставляет ладонь бельгийки в правильное положение. – Так бы тебе тетивой пальцы срезало, ненормальная! Давай покажу.
Он исправляет её стойку, положение рук – чётко и уверенно, отработанными до автоматизма движениями. Мишель близко, и её волосы, как и алая лента, пахнут цветами, будто среди летнего поля расцвёл мак. Ваш поспешно отстраняется – этого не должно быть тут, где оружие, стрелы и пули, почему она вообще пришла сюда – испанец тоже стреляет неплохо, а уж Людвиг – и подавно.
Здесь не место для маков.
Ему остаётся только удивляться, когда через месяц упорных тренировок Мишель показывает отменные результаты. В Берне как раз проходят уличные гуляния, на центральной площади раскинулась ярмарка с традиционными тирами.
В одном из них за непрозрачным алым полотнищем стоит человек с яблоком на голове – так, что над полотнищем видно лишь яблоко.
Хозяин тира «Вильгельм» стреляет из лука, каждый раз сбивая яблоко – толпа аплодирует.
После очередного выстрела Мишель подходит к хозяину тира, что-то шепчет ему на ухо, и тот выносит ей арбалет.
Ваш делает шаг к бельгийке:
– Ты с ума сошла, тебе рано ещё...
– Доверься мне, – говорит она, и только тогда Цвингли замечает, что рядом нет Лили.
Арбалетный болт пронзает яблоко, и Мишель отчего-то хохочет так, что Вашу больше всего хочется её задушить. Он спешит за бьющуюся на ветру алую ширму и видит там... стремянку, с которой покатилось яблоко с болтом в сердцевине.
Лили появляется откуда-то справа – в её руках три стакана пунша.
Бельгия вновь приходит на полигон – теперь сама, Ваш молча наблюдает из окна. Каждый раз, когда Мишель заканчивает тренировку, она стучится в его комнату, но Цвингли не открывает. Лили мышкой снуёт по дому, не поднимая глаз на бельгийку.
Однажды Мишель приходит невероятно злая после ссоры с братом. Попав поочерёдно в «шестёрку», «пятёрку» и «двойку», она сердито бросает арбалет и смотрит на окна старшего Цвингли. В полдень они занавешены плотными тёмными шторами.
Бельгийка вбегает в дом, одним движением срывает лёгкое пальто и поднимается по лестнице.
Полная решимости, если понадобится, выбить чёртову дверь, Мишель стучит по ней кулаком и понимает, что она не заперта.
На дворе апрельское солнце серебрит шапки Альп, а Ваш сидит в кресле у камина. Ничего не говоря, бельгийка распахивает шторы, открывает окно – что за упрямый и угрюмый тип этот Цвингли!
Ей хочется взять – и повернуть его чёртову башку к себе – я же видела, видела, какими могут быть твои глаза. Живыми.
Ваш пытается что-то сказать, но Мишель качает головой и уверенно расстёгивает пуговицы на его рубашке.
– Доверься мне, – шепчет она.
Название: Ставка
Размер: драббл, 582 слова
Пейринг/Персонажи: Англия, Томас Кромвель
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
читать дальше– Значит, это ты, – Англия высокомерно глянул на почтительно склонившего голову мужчину. Однако когда тот выпрямился, Кёркленд заметил – во взгляде пришедшего не было ни подобострастия, ни страха – лишь уважение.
– Я.
Коротко и ясно, всё верно. Как можно обратиться к тому, кто воплощает собой весь этот благословенный остров? Любого «милорд» будет мало. А он умён, этот выскочка из грязи.
Артур поднялся, отставив бокал с вином. Франциск прислал. Его тёзка-щенок на троне в очередной раз решил примириться с «братом Генрихом», вот и посылал лучшие вина, какие-то дурацкие шелка. И девчонка Болейн тоже ведь появилась при дворе Генри после того, как вдоволь насытилась парижским. Чему там её научил французский змей, одному чёрту ведомо.
Начинать разговор издалека Кёркленд никогда не умел, да и много чести для сына кузнеца, пусть и сделавшего себе имя и положение в высшем обществе. Впрочем, это Артур скорее приветствовал – сильные личности, родившиеся на его земле, свидетельствовали о силе самой земли.
– Ты всячески помогаешь Генриху в его деле о разводе с Екатериной. Я бы не советовал тебе этого делать.
– Я служу королю.
– Прежде всего ты служишь мне! – отрезал Артур, снова хватаясь за бокал. – Я слышал о тебе многое, Кромвель: простолюдин, наглец, хитрец, мудрец, сам дьявол во плоти. Но все сходятся в одном: ты умён, Томас, очень умён. Поэтому ты должен понимать – мальчишка-Генрих просто хочет играть с новой игрушкой. Пусть играет – вскоре она надоест ему, как и все предыдущие. Идти ради этого на конфронтацию с Римом – слишком высокая цена.
Кромвель усмехнулся про себя. Было так странно слышать от этого зеленоглазого паренька с соломенной шевелюрой, как он называет зрелого короля «мальчишкой». Что ж, так может говорить лишь тот, кому жалована вечность.
В отличие от Артура, Томас умел начинать издалека – натренировался на адвокатской должности.
– Я несколько лет жил в Италии и имел честь познакомиться с братьями Варгас.
Англия фыркнул.
– Признаться, эти двое меня тоже не впечатлили, – заметил Кромвель. – Тем я более удивлён, что вы боитесь идти с ними, как вам угодно было сказать, на конфронтацию.
– Чёрт подери, Кромвель, я не боюсь этих слабаков! Я ничего не боюсь, и они мне не указ, но для всей Европы указ – наместник всевышнего на земле. По нелепой случайности этот смертный сидит в Риме – вот и всё.
– Когда же это вы были «всей Европой»? – сам Кромвель стоял с безразличным видом, но его умные серые глаза улыбались. – Вы – не они, и, может, пришло время доказать это в первую очередь наместнику всевышнего на земле?
– Я не приму ересь, – поморщился Кёркленд.
– Святые угодники, кто же заставляет вас принимать ересь? – Кромвель подошёл ближе и жестом указал на окно. – Взгляните, там – ваши владения, главные владения – моря. Пристало ли вам, обладающему морями, а значит – всем миром – быть таким, как все? На этой земле может быть своя религия, только английская. И мы с Его Величеством рады помочь вам в этом.
Артур прищурился.
– А Анна Болейн?
– Она – самое простое средство для достижения этой цели. К тому же, - Кромвель искренне улыбнулся, – Похоже, Его Величество в самом деле её любит.
Англия забарабанил пальцами по столешнице и вдруг сказал с лукавыми видом:
– Говорят, она – ведьма.
– Вас это смущает?
– Что ты, – Артур наполнил французским вином ещё один бокал и предложил Томасу. – Познакомь меня с ней.
Кромвель кивнул.
– Не боишься, что тебя станут ненавидеть и проклинать веками? – поинтересовался Кёркленд.
Кромвель отпил вина и пожал плечами.
– Конечно нет. Я ведь не буду жить вечно.
Англия усмехнулся. Он сделал ставку на ведьму Болейн и дьявола Кромвеля.
И ему это чертовски нравилось.
Название: Крысолов
Размер: драббл, 507 слов
Пейринг/Персонажи: Австрия, Россия
Категория: джен
Жанр: мистика, хоррор
Рейтинг: R
Примечание/Предупреждения: Родя-тиран. Правда.
читать дальше
Он появляется на окраинах Гаммельна ранним утром – в воздухе ещё чувствуется прохлада, которая лишь днём сменяется тёплым апрельским солнцем.
Гаммельнцы, точно грызуны, опасливо выглядывающие из нор, осторожно распахивают ставни фахверковых домов. Их лица одинаково серы и землисты – война сделала их похожими друг на друга, словно кто-то вылепил их из глины и вдохнул подобие жизни. Незнакомец выделяется среди жителей, словно яркий василёк, проросший на выжженной стерне поля – у него ярко-фиолетовый плащ, а такого же цвета глаза безумно поблёскивают за стёклами очков.
Его сопровождает молчаливый русоволосый мужчина, который одну за другой раскуривает папиросы. В отличие от первого незнакомца, он одет в военную форму, а его шея обмотана светлым шарфом.
На главной площади Гаммельна, у сломанного фонтана, они присаживаются на каменную лавку.
– Уверен, что хочешь сделать это сам? – спрашивает Иван.
Родерих пожимает плечами и достаёт из-под полы плаща узкий лакированный футляр.
– Ты помог освободиться мне, теперь пришло время моего удара.
– Даже Наталья считает, что ты помешался, – замечает Брагинский.
– Наталья всегда была проницательна. Но это просто моя месть, Иван, моя месть. Твоё дело – добить немецких братьев физически, моё – лишить их души.
Эдельштайн открывает футляр – на тёмно-красном, точно венозная кровь, бархате, лежит изящная флейта. Австриец легко запрыгивает на бортик фонтана и подносит флейту к губам.
И тогда изо всех дворов, домов, подворотен, высыпают дети. Худые, как скелеты, в серых лохмотьях, они тянут руки к Родериху, словно цветы, которые оборачиваются в сторону солнца. Он хорошо знает, что им нужно: в начале войны немцы жаждали победы и славы, в конце войны они хотят мира и еды. Эти дети, как и другие, просто хотят есть.
А Родерих хочет мести.
Людвиг втянул его в это: то, что он называл аншлюсом, союзом, воссоединением родственников, стало тюрьмой. Родерих осознал это в один холодный февральский день, когда обнаружил, что не может больше играть – пальцы не слушались, струны на скрипке рвались, осталась только флейта, которую невесть как вытащил из венских развалин пришедший Иван. Только она послушалась Австрию и подарила ему могущество, которого он не знал даже во времена своей великой империи.
– Я дам вам еды, я дам вам мир, – говорит Родерих, прерывая первую мелодию, и начиная играть другую.
… Крысы и эсэсовцы – в одинаковой серой шкуре – пытаются бежать из города, но улочки Гаммельна узки, а бегущих слишком много, чтобы покинуть его быстро. В каждом переулке их встречают гаммельнские дети, хватают цепкими исхудалыми ручонками тёплые мохнатые крысиные тельца, с хрустом переламывают животным шеи. Белокурые Эльзы, Гансы, Магды, Йоахимы, Гретели выдирают друг у друга желанную добычу, впиваются в неё мелкими молочными зубами.
Они сыты. Впервые с сорок третьего они по-настоящему сыты.
Эдельштайн спрыгивает с фонтана и делает приглашающий жест, показывая на горизонт.
– Я уведу вас туда, где будет ещё лучше, – говорит он. – В красивый большой город Берлин.
Шестилетняя Гретхен широко распахивает небесно-голубые глаза.
– Там будет ещё больше еды?
Родерих кивает, аккуратно берёт её на руки и кружевным платком стирает кровь с губ девочки.
– Не только, милая. Там, наконец, будет мир.
Дети Гаммельна выходят из города под полуденным солнцем весны сорок пятого.
Название: Бетховенский фриз
Размер: мини, 1057 слов
Персонажи: Ф., Р.
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Краткое содержание: Записки доктора Ф. о посетителе Р.
читать дальшеЭти небольшие записки – мои воспоминания о двух встречах (я не могу применить тут обычное врачебное слово "приём", потому что всё тогда было необычно), которые произошли со мной, когда я только стал практиковать в Вене. Я до сих пор не решил, стоит ли их публиковать, не думаю, что они представляют ценность для моих последователей, но они представляют огромную ценность для меня.
Сознавая свою любовь к многословию, я постараюсь изложить всё как можно более коротко, но так, чтобы точно запечатлеть на бумаге те разговоры, которые я вёл с посетителем Р.
Сеанс первый. «Тоска по счастью».
Вена конца столетия представляла собой диковинную смесь аристократов, всё ещё помнящих зенит империи, и маргиналов, всем своим существованием предрекающих её закат. Это было время свободных художников, декадентов-кокаинистов и, конечно же, учёных, всеми клетками мозга пытавшихся впитать прогресс, который шёл по Европе шагами сказочного великана.
На кого походил пришедший в тот день? В том-то и дело, что ни на кого, в нём, казалось, было понемножку от всех, кто варился в гигантском венском котле.
Когда мы познакомились и немного поговорили на обыденные темы (он мастерски поддерживал светский разговор, ничем не выказывая своего нетерпения), я первым задал вопрос:
– Что конкретно привело вас ко мне, герр?
Он прямо посмотрел на меня и мягко, будто ребёнку, ответил:
– Я решил поставить эксперимент.
Не могу сказать, что не удивился, но так мне стало даже интереснее, ведь эксперименты - моя вотчина.
– Какой же именно? – решил подыграть я.
– Видите ли, – он снял перчатки и аккуратно положил их на столик. - В последнее время в моей семье назревают... большие проблемы. Конечно, я решу их сам, как всегда, но мне стало любопытно, применимы ли обычные методы для необычных, – он на миг замешкался, - людей. А о вас говорит вся Вена.
Эксперимент экспериментом, но я предпочёл действовать с Р. как с обычным пациентом, и попросил рассказать о его детстве.
Он как-то странно усмехнулся, но рассказал. Рос без родителей, но родственников вокруг было довольно много. Очень любил играть в войну (что ж, какой мальчишка этого не любит?), но ему частенько попадало от более драчливых соседских сорванцов. Вырос, остепенился, женился, живёт в огромном доме.
– Что же не так в вашей семье? – поинтересовался я и тут же поправил себя. – Хотя давайте вы просто назовёте первые ассоциации, которые приходят вам в голову при слове "семья".
– Климт, – тут же ответил Р.
– Почему?
– Вы видели картины Климта, доктор?
– Конечно, – я кивнул.
– Когда смотришь на них издалека, они кажутся покрытыми золотом. А подойдёшь ближе и видишь – точь-в-точь как лоскутное одеяло.
Мы помолчали. Я предложил Р. сигару, он отказался:
– Я любил курить после игры на рояле, но в один прекрасный день понял, что играю слишком часто, а следовательно, курю слишком много.
Я тут же ухватился за этот факт.
– Сигара, герр, это известный фаллический символ. Для вас занятия музыкой сродни занятию любовью?
Он посмотрел на меня с неподдельным интересом.
– Я понял, почему о вас говорит вся Вена. Мой город любит... пикантные вопросы.
Были бы у меня усы, я бы деликатно в них усмехнулся.
Р. тем временем продолжил:
– Не думаю, что всё дело в этом, доктор. Я всегда любил музыку, в конце концов, я - австриец. Учился играть на многих инструментах, но рояль оказался мне ближе всего. На нём великолепно звучит любой ритм, а ведь наша жизнь - это и есть ритм.
– Вот в этом и дело, – я стряхнул пепел с сигары. – Вы сами только что обнаружили корень проблемы. Сейчас я вам всё объясню.
Сеанс второй. «Враждебные силы».
Вена гудела, точно растревоженный улей. Политика и дипломатия стали занимать умы всех – даже тех, кто обычно думал только о том, насколько белоснежны его манжеты и не вышли ли из моды золотые запонки. Я тогда как раз вернулся из Берлина, где навещал старого университетского приятеля. В Германии были точно такие же настроения, газеты пестрели заголовками о грядущей войне, но, признаться, я был далёк от всего этого – внутреннее занимало меня во всех смыслах более, чем внешнее.
Он пришёл рано утром, я только-только открыл кабинет. Прошло больше десяти лет, а Р. выглядел так, будто мы распрощались вчера.
Мы побеседовали, как старые знакомые, после чего я задал так волновавший меня вопрос:
– Как вы теперь себя чувствуете?
– Как «Бетховенский фриз», – ответил он.
Наверняка ему нравился Климт – он уже второй раз сравнивал что-то с его картинами, только теперь был более конкретен.
– Объясните?
– Конечно, доктор. Это очень большая фреска, фактически – переложение на полотно Девятой симфонии Людвига.
Я ничего не сказал, но про себя отметил, что он назвал Бетховена по имени - как старого знакомого.
– Так вот, – продолжил он и внезапно попросил сигару. – В прошлый раз я был «Тоской по счастью» – на этом фрагменте фриза изображён красивый рыцарь в сверкающих доспехах. Вы спрашивали о детстве и юности, и я рассказал вам. Я был таким рыцарем. А сейчас меня ждут «Враждебные силы», доктор. На этой части фрески – Тифон, болезни, смерть, безумие и тоска всего человечества. Грядет война, доктор. Великая война. И мы с семьёй можем оказаться по разную сторону баррикад.
– Вы курите, – невпопад сказал я. Он чем-то пугал меня, этот изящно одетый молодой человек, каких, казалось бы, тысячи в Вене.
– На войне всё равно закурю, так какая разница? – он пожал плечами.
Наконец, придя в себя, я ухватился за его последнюю фразу о семье.
– Вы сказали, что вам, вероятно, придётся сражаться против ваших родных. Мне казалось, много лет назад мы выяснили этот вопрос.
Р. улыбнулся. У него и улыбка оказалась странной – словно бы мудрой и снисходительной одновременно. Он был младше меня, но вёл себя так, как будто в отцы мне годился.
– Я помню, помню, – кивнул он. – По вашей теории моя любовь к игре на рояле – суть отражение моего стремления к власти и главенству. Ритм – жизнь, и я хочу её контролировать, поэтому и не даю некоторым своим... родственникам той свободы, которую они хотят. Видите, я хорошо всё запомнил. Вы думаете, что я пришёл снова просить совета? – он опустил окурок в пепельницу. – Нет, на самом деле мне захотелось перед войной встретиться с одним из величайших сыновей моей страны. Тешу гордость, доктор, только и всего.
Мне безумно хотелось задержать его, но он уже поднялся с кресла. Обернулся Р. лишь в дверях и снова улыбнулся своей странной улыбкой:
– Что касается музыки, доктор, то запомните: иногда рояль – это просто рояль.
Название: Земляничный чай навсегда
Размер: мини, 1125 слов
Пейринг/Персонажи:: Англия, Америка
Категория: джен, пре-слэш
Жанр: общий, human-au
Рейтинг: РG-13
Краткое содержание: не доверяйте парням из Алабамы и идеям Альфреда Ф. Джонса
Примечание/Предупреждения: Автор знает, что "Strawberry Fields Forever" была написана через несколько лет после выступления Битлз на шоу Салливана.
читать дальшеНью-Йорк, 1964 год
Это чудовище ввалилось в бар, как к себе домой – нагло и бесцеремонно. Белозубо улыбнулось бармену, щёлкнуло пальцами – «лучшего виски!» – и водрузило свою чёртову задницу на соседний с Артуром стул.
Тот недовольно поморщился, всем своим видом показывая, сколь нежелательно это соседство.
«Только бы не заговорил», – подумал Артур и чуть не застонал, услышав:
– Хэй, закурить не будет?
Артур молча достал пачку сигарет и протянул соседу. Типичный янки – светловолосый, голубоглазый, как с рекламных плакатов, чтоб его.
– О, у нас таких нет, – янки отобрал пачку и покрутил её в руках. – Ты из Англии привёз?
– Оттуда, – нехотя протянул Артур, и американец раскусил его с одного слова.
– Ха, да ты сам англичанин! Какими судьбами в лучшем городе Земли? Кстати, я – Альфред Джонс.
Руку янки Артур пожал, сделал милость. И даже представился. Вот только с лучшим городом не согласился.
– Что ты лучшим называешь? – вскинув бровь, поинтересовался он. – Вот этот муравейник?
– Пффф! – беззлобно фыркнул американец. – Конечно, после британской деревни тут неуютно.
– Ты это Лондон называешь деревней? – осведомился Артур, стараясь сохранять спокойствие. – Я вообще-то оттуда.
– Ты ещё про Шерлока Холмса, Биг-Бен и Её Величество расскажи, – Альфред глотал виски, как воду, тут же заказывая ещё. И не пьянел, зараза! – Думаешь, я с англичанами никогда не общался? Они все говорят одно и то же, только и разницы, что в степени придурочного акцента.
Не дав Кёркленду достойно ответить на этот выпад, и даже не понимая, кажется, что оскорбил его, янки весело хлопнул англичанина по плечу и доверительно сообщил:
– Кому нужен Лондон, когда у вас есть Ливерпуль?! Вот там бы я забурился в «Пещеру»!
Кёркленд самодовольно ухмыльнулся, как будто сам был владельцем «Пещеры»:
– Битлов любишь?
Альфред аж поперхнулся.
– Чувак, ты точно из деревни. Хоббит из Шира, что ли?! Кто ж их не любит?!
Оттягивая момент триумфа, Артур произнёс кодовую фразу:
– Пол или Джон?
– Джон, – уверенно ответил янки, и Артур милостиво улыбнулся – хоть что-то хорошее есть в этом придурке, теперь – триумф.
– Только у нас могла родиться такая группа.
– Ага, и поэтому они поскорее свалили с вашего острова, чтобы дать концерт в великой Америке. Ты хоть их слышал вживую, англичанин?
– Можно подумать, ты слышал, – буркнул Артур, уже изрядно захмелевший.
Янки торжествующе вскочил, так стремительно, что даже прядка его чёлки подпрыгнула.
– Альфред Ф. Джонс не живёт прошлым и настоящим, Кёркленд. Альфред Ф. Джонс смотрит в будущее.
– И что там, похмелье?
Американец расхохотался.
– Вообще–то посещение шоу Салливана, но одно другому не мешает.
Артур едва не вскочил так же стремительно, как янки, но вовремя вспомнил о том, что он должен блюсти марку. Ну, или его просто зашатало бы.
– У тебя есть билеты?!
– У меня есть идея! – постучал себе по лбу Альфред. – Это ценнее.
***
До дома Альфреда они не доехали – заснули прямо в «Импале» американца под ворчание Артура о том, что заокеанские болваны не должны ездить на таких тачках.
Проснувшись, Альфред напялил очки, глянул на время и заорал:
– Твою мать, мы опаздываем!
– Куда? – пробормотал зевающий Артур.
– Сейчас я тебе всё расскажу, – Альфред вдавил педаль газа.
– И зубы не почистим?
Янки покрутил пальцем у виска, правой рукой продолжая удерживать руль.
– В общем, слушай, есть у меня друг, у которого есть знакомый, у которого есть приятель из Алабамы.
– Чертовски интересно.
Альфред проигнорировал ехидный тон британца и продолжил:
– В общем, этот приятель из Алабамы продаёт лучшую в стране марихуану, да ещё по дешёвке – потому что кузен его шурина шериф в их городке, ну и глаза закрывает на гектары травки, понимаешь?
Артур прикрыл глаза и снова открыл их, полагая, что этого хватит для «да», потому что о родственных связях неизвестных алабамцев он знать ничего не хотел.
– Как это поможет нам попасть на шоу? – выудил он рациональное зерно из воодушевляющей речи Джонса.
– А я не сказал? – удивился тот. – Троюродный брат того шерифа живёт в Нью–Йорке, работает охранником и сегодня он дежурит у чёрного входа здания, где снимается шоу Эда!
– Я так и не понял, при чём тут марихуана.
– А я снова не сказал? – Альфред поправил очки. – Мать права, мне надо меньше гамбургеров лопать, она недавно прочитала, что от них люди тупеют. Правда, это написала газетёнка, шеф которой владеет сетью забегаловок «Весёлая картошка», так что веры этому мало.
Артур заскрежетал зубами.
– Ну так вот, – продолжил Джонс. – Этот охранник – наш парень, травку покурить весьма непрочь, вот мы ему её и подгоним, а он нас пропустит.
– Это точно? – схема в похмельной голове Артура так и не нарисовалась, но суть он уловил.
– Доверься мне, – подмигнул американец, и Кёркленд улыбнулся. Город был мерзким, виски – дорогим, болван за рулём – болванистым, но его ждали Битлы. Это стоило практически всего.
***
На условленный стук выглянул веснушчатый мужчина в форме.
– Давайте, – просто сказал он, и Альфред протянул ему бумажный пакет, довольно ухмыляясь. Охранник развернул бумагу и побледнел от злости со всеми своими веснушками.
– Мать вашу, вы издеваетесь, придурки?! – он сунул пакет обратно Альфреду и потянулся за пристегнутой к ремню резиновой дубинкой.
Артур осторожно заглянул в пакет, принюхался и быстро потащил Джонса за собой.
– Сматываемся! – рявкнул он.
***
Отдышаться они смогли лишь на крыше – высокий Альфред легко запрыгнул на пожарную лестницу и помог залезть Артуру. Низенький охранник долго и безуспешно прыгал, пока не вспомнил, что ему надо вернуться на пост – не то вылетит с работы, как пробка.
Альфред обескураженно смотрел на разорванный пакет и то и дело поправлял очки.
– Ч–чай? – повторил он.
Артур кивнул.
– Ты уверен?
– Понюхай! – фыркнул англичанин. – Может, вы тут в чае не разбираетесь, а может, это лучшая травка Алабамы так пахнет, где уж мне, хоббиту из Шира, знать?
У Альфреда, казалось, даже прядка грустно опала. Он внезапно показался Кёркленду мальчишкой не старше двенадцати. У Артура дома был брат Питер такого возраста.
– Ладно, – он взъерошил американцу волосы. – Забей, Альфред. Зато тут красиво, да?
Джонс отложил пакет, кивнул и криво улыбнулся.
– Жаль, Битлы не выступают на крыше.
– Это точно, – согласился Артур и вдруг заметил:
– А чай-то земляничный. Может, его покурим?
– Думаешь, Джон так и написал свои «Земляничные поля»? – захохотал Альфред. К нему явно вернулось всегдашнее оптимистичное расположение духа, и Артур с удивлением осознал, что ему нравится находиться рядом с этим смеющимся придурком. Было легко и ничуть не грустно, несмотря на то, что Битлов снова придётся крутить на виниле.
Они раскурили чай и разлеглись на крыше. Альфред фальшиво насвистывал «Вечер трудного дня», когда Кёркленд что-то услышал.
– Тссс, – зашипел он на американца. – Слышишь?
Голос Леннона они бы узнали из миллиона. Артур пнул Альфреда, и тот откатился с решётки, оказавшейся вентиляционным отверстием.
– Чёрт подери, я слышу их! – завопил Джонс и прильнул ухом к отверстию. Артур тут же последовал его примеру.
Пахло земляничным дымом, а снизу глухо доносилось «Let me take you down…».
Название: Пять мужчин, которые по-своему любили Ольгу
Размер: мини, 1614 слов
Пейринг/Персонажи: Турция/Украина, Польша/Украина, Австрия/Украина, Америка/Украина, Россия/Украина
Категория: гет
Жанр: общий/romance
Рейтинг: R
Краткое содержание: см. название.
читать дальшеEfendisi
Тогда она ещё была слабой, слабой – и прекрасной. Опасное сочетание для страны, которая тут же становится лакомым кусочком для более сильных соседей. Ольга не была глупа, что бы ни думали многие, поэтому, когда в одно раннее, ещё по-зимнему морозное мартовское утро, в её дом ворвался Садык, она покорилась и позволила увезти себя в Стамбул.
«Это пока», – думала Ольга. «Нужно уметь выжидать».
К тому же сначала Аднан показался не таким жестоким дикарём, как о нём опасливо говорили православные, и украинка даже немного приободрилась, жалела только, что из маленьких потайных окошек гарема практически не виден Стамбул – бывший священный Константинополь был очень красив, а залив Золотой Рог казался сверкающим ожерельем из сапфиров.
Но буквально через несколько дней Садык начал требовать называть себя еfendisi – «властелин». Днём говорить это было легче, гораздо сложнее – душными южными ночами, когда он медленно снимал с Ольги изысканные шёлковые одежды – нежно, так что ткань легко соскальзывала с её плеч, груди, которую он тут же покрывал поцелуями, спускаясь всё ниже, пока из губ Ольги не вырывался тихий стон. Тогда осман довольно усмехался, легко толкал девушку на кровать, переворачивал вниз лицом и говорил: «Называй меня еfendisi».
Но увидеть настоящую восточную ярость Ольге довелось позже – когда она, моясь в хамаме, тихонько напевала протяжные украинские песни. Служанка тут же донесла главному евнуху, тот – Садыку, и Ольгу немедленно привязали к фалаке.
На сей раз ей удалось сдержать и стоны, и крики, и слёзы – с каждым обжигающим ударом по босым стопам она только сильнее сжимала зубы. Когда на разгоряченный полуденным солнцем песок закапали первые капли крови, розги со свистом вспарывали нежную кожу, буквально сдирая её полосками; когда удары стали казаться полосованием ножом, в голове Ольги билась лишь одна мысль: «Однажды я отомщу. А если не я, то родится кто-то сильнее. Кто-то отомстит за меня. Отомстит…»
Одна из наложниц – девушка из Кафы – тайком принесла Ольге заживляющую мазь. Украинка сердечно поблагодарила, помазала горевшие огнём ступни и забылась беспокойным сном.
В это же утро, за тысячу километров от Стамбула, татары совершили набег на маленький городок Рогатин и среди прочих захватили в плен тоненькую рыжеволосую девочку по имени Настя Лисовская.
Янгол
– А я як візьму, та як вхоплю його за чуба, кажу: «Та що ж ти, бісова дитина, виробляєш? То нашого Хмеля на тебе нема, сучий йолоп!»
Казаки захохотали, похлопывая себя по бокам, и одобрительно покивали сотенному – его истории всегда были незатейливы, но чертовски смешны. Смеялась и Ольга, попыхивая люлькой, – на Сечи табак курили все, и, ох и добрый был тот табак!
Запорожцы сразу поверили, что она – непростой человек. Сечевой поп, отец Феодосий, долго и пристально смотрел на неё, а потом сказал веское: «Не бреше. Хрест святий, не бреше, браття».
Да и как она могла врать, разве допустили бы на Сечь бабу? И когда приходил к запорожцам новый, безусый юнец, косился на Ольгу и тихо спрашивал, что тут делает женщина, ему так же негромко отвечали: «Мовчи, бовдур. То не баба, то… Украйна наша, допетрив? Та не дивись, як Вій, волею клянуся – правда».
Именно казаки – простые, грубые, бывшие подневольные батраки – сделали Ольгу сильной. Она изменилась: взгляд голубых глаз стал цепким и холодным, сабля в руке – быстрой и горячей. Она больше не боялась ни Садыка, ни чёрта, ни боли, лишь неволи. Поэтому когда к ней пришёл Хмельницкий и сказал, что намерен собирать войско и поднимать восстание против Польши, Ольга лишь хищно улыбнулась – давно этого ждала.
Феликс Лукашевич, безусловно, любил Украину, но, как и Садык, превосходство он любил больше. Его насилие не было по-восточному жестоким, как у османа, он предпочитал действовать иначе: увеличивать налоги, позволять шляхте всё больше вольностей, обращать жителей в католичество.
И было время, когда Ольга сама тянулась к красивому зеленоглазому Феликсу, было время, когда они сражались бок о бок, и перья на гусарском облачении поляка трепетали на ветру так, что в ярком свете солнца он казался ангелом. Ольга так и шептала ему, когда они любили друг друга сразу после битвы, ещё пахнувшие потом и кровью: «Янгол, мій янгол».
Всё могло бы быть по-другому, но Феликс всегда выбирал власть, а Ольга – свободу.
… Сталь со свистом разрезала воздух и рассекла грудь польского гусара – кровь тут же пропитала красный мундир, отчего его цвет стал казаться ещё насыщеннее. Где-то позади сабля Богдана так резко снесла голову ещё одному «крылатому», что на миг даже здесь, в гуще битвы, Ольге как будто послышалось хлюпанье крови.
Лукашевич рассвирепел и резко пришпорил коня – чёртова украинская голытьба убивала цвет его войска, но конь вдруг упал, как подкошенный, и Феликс, чертыхаясь, пытался выпутаться из стремян. Ноги разъезжались в мокрой грязи: целый день под Жёлтыми Водами лил дождь, превратив землю в настоящее болото.
Ольга убрала саблю в ножны и достала мушкет. Феликс стоял перед ней, перепачканный в грязи и крови, а его гусарские крылья были сломаны и казались вывернутыми из суставов костями. Украинка спокойно прицелилась – загнанных лошадей и павших ангелов пристреливают, не правда ли?
Der Erzieher
У Родериха был неплохой опыт в воспитании девчонок со сложным характером, будь они хоть трижды воинственные страны. Поэтому, когда перед ним предстала Ольга: в шароварах, штопаной вышиванке, растрёпанная и с люлькой в зубах, он даже глазом не моргнул. Её западные земли, а именно – живописная, гористая Галичина – были теперь под его властью, но австриец не стал употреблять это слово, зная, как Ольга славилась своим болезненным свободолюбием. Так что он предпочитал говорить «протекция».
Родериху нравилась эта девочка, уже успевшая испытать так много и заявить о своей силе на всю Европу. Он позволял ей вести богослужения на украинском, но ненавязчиво учил немецкому; с удовольствием слушал восторженные рассказы о безумии боевого гопака и показывал фигуры вальса. А ещё он поощрял её пение – впервые услышав, как Ольга тихонько напевает какую-то колыбельную, австриец сел за рояль и с ходу подобрал музыку под неторопливую мелодию. Именно тогда она впервые посмотрела на него с восхищением.
А ещё он был первым, кто научил Ольгу, что занятия любовью тоже могут быть… искусством. Обманчиво покорная с Садыком, воинственно страстная с Феликсом, с Родерихом она превращалась в робкого ребёнка, не понимая, зачем нужна этому спокойному красивому австрийцу.
Искренне и живо он рассмеялся за время их связи только раз, когда Ольга, решив перебороть стыдливость, набралась смелости и провела пальцами по его губам, сказав, что хотела бы взять крем для самых воздушных венских пирожных и слизать его с тела Родериха, и…
Эдельштайн вдруг захохотал, на миг став похожим на задиристого мальчишку, каким был когда-то:
– Ольга, вы мне нравитесь такой, какая есть, поэтому не старайтесь стать «Венерой в мехах», хорошо? Хотя идея мне, определённо, по вкусу, только давайте договоримся, – его глаза весело блеснули за стёклами очков. – Что это не будет торт «Захер».
Youthful
Впервые Ольга обратилась к нему, когда была в растерянном, каком-то даже разобранном состоянии. Она знала, что референдум о независимости ещё ничего не значит, ей жизненно важно было признание другими государствами, и не какими-нибудь, а самыми влиятельными.
Альфред, поведенный на идее независимости в принципе, отреагировал молниеносно и едва ли не задушил украинку в объятиях.
– Конечно! – воскликнул он. – И Мэттью тоже признает, уж будь спокойна. Прямо сегодня – вот мы Брагинского уделаем!
Ольга привыкла, что никто из них, стран, в здравом уме не станет делать добрые, на её взгляд, дела, не попросив что-то взамен. Но Альфреду, казалось, ничего не нужно было, он таскал украинку по Вашингтону, что-то рассказывал, живо жестикулируя, угощал колой и беспрестанно улыбался своей белозубой улыбкой.
Поэтому, когда в отеле он сказал: «Ну ладно, мне пора, завтра встретимся», она не отпустила его. Стремительно расстегнула клетчатую рубашку, лёгким движением избавилась от своего платья, а дальше – и от белья. Посмеялась про себя, почувствовав, как часто задышал Альфред, когда она прижалась к нему обнажённой грудью – Ольга поняла теперь Родериха, она могла стать для этого юного янки тем, кем был австриец для неё.
С тех пор они встречались много раз, что позволило Беларуси презрительно бросать в адрес Украины:
– Шлюха. Нашла, перед кем раздвигать ноги. Забыла, сколько лет он был нашим врагом?!
Ольга не забыла. Более того – она прекрасно понимала, что слова Натальи не лишены смысла. Но Альфред умел любую свою политическую игру вести настолько ярко и вдохновенно, что в какой-то момент Украине казалось, будто он искренне верит в то, что все его поступки – добро. Более того, с ним, таким юным по сравнению с европейцами, Ольга вспоминала саму себя во время расцвета Киевской Руси: простоволосую смешливую девочку, больше всего любившую брата, сестру, свою землю и песни – бесконечные, как степь.
Брат
Патроны кончились, оставался короткий нож – слабая защита против спрыгнувшего в окоп немца. Но помощи ждать было неоткуда, за спиной Ольги были только обезображенные трупы, месиво, точно из мясорубки – прямое попадание снаряда за несколько минут до того, как украинка прибежала им на помощь. Нацист с начищенным до блеска «Вальтером» приближался к ней неспешно, немного недоумевая, как хрупкая девушка смогла уцелеть там, где остальным оторвало конечности и размозжило головы, а то и вообще оставило от человека лишь кровавое пятно.
Похоже, немец намеревался что-то сказать, но не успел: кто-то обхватил его за шею и резко провернул. Противно хрустнули позвонки, и тело солдата повалилось наземь.
– Где тебя носит? – практически флегматично поинтересовался Иван. – Олька, никогда так больше не делай.
Она, всхлипнув, кинулась к брату и прижалась к нему.
– Я думала, ты далеко…
Иван улыбнулся и погладил её по русым волосам.
– Ну как такое может быть, Оля? Ты же знаешь, я всегда рядом.
… Почему-то именно эту сцену Ольга вспомнила сейчас, стоя на Красной площади, где проходил парад в честь шестьдесят пятой годовщины победы – её с президентом в Москву пригласил Иван.
Вдруг брат наклонился к Ольге и шепнул:
– А помнишь, как в сорок пятом мы оставили Жукова принимать парад, а сами ушли на Воробьёвы Горы?
– Помню, конечно, – улыбнулась Украина. – Ты сказал тогда, что любишь сражаться, но терпеть не можешь церемониалы.
– Пойдём и сейчас, а?
Ольга бросила взгляд на обоих президентов – на их лицах застыло заученно-торжественное выражение. Они ни черта не знали о той войне.
– А пойдём! – сказала она.
Россия улыбнулся, взял сестру за руку и повёл прочь от площади.
Ольга щурилась на яркое майское солнце. Свою ладонь из руки Ивана она не отнимала.
За команду Хеталии, ч.1 (4 драббла и 3 мини)
Название: Однажды в Кройцберге
Размер: драббл, 789 слов
Пейринг/Персонажи: Германия, Пруссия
Категория: джен
Жанр: повседневность, human-AU
Рейтинг: PG-13
Примечания: 1. Кройцберг – один из самых старых районов Берлина. После раздела Германии оказался на территории ГДР в непосредственной близости от Стены. Вышки с часовыми и близость Берлинской стены отпугивали жителей, в результате чего стоимость жилья здесь упала. Это привлекло турецких эмигрантов, хиппи, панков и разных маргиналов.
2. Эрих Хоннекер – с 1971 по 1989 - руководитель ГДР.
читать дальшеКройцберг засыпал лишь с рассветом. Завсегдатаи его забегаловок прекрасно это знали, в том и была вся прелесть. Можно было отпахать день на грёбаной работе, вернуться домой, поиметь подружку, уткнуться в телевизор, а после, завершив все эти важные дела, отправиться в любимый бар.
Гилберт предпочитал «Эльф». За каким чёртом он назывался «Одиннадцать», никто не знал. Байльшмидт всем рассказывал, что это его личная норма – после одиннадцати кружек пора домой. Впрочем, приятели сваливали пораньше – на «ахт» или даже «зибэн».
Незнакомца в тот вечер их компания приметила сразу – он выделялся не только неуместным дорогим костюмом, но и взглядом. Нет, испуганным он не был – скорее, настороженным. Как будто посетитель готов был в любой момент занять оборонительную позицию.
Он присел за барную стойку и попросил пинту тёмного. Гилберт был к тому времени уже на «ахт», и его приятели стали расходиться. Только прикончив очередное пиво, Байльшмидт обнаружил, что пропали его деньги. Он смачно выругался – не иначе, как чёртов венгр спёр! Этот наглый мудак недавно приехал в ГДР и вечно жаловался, что денег не хватает. Конечно, он! Они же все там цыгане, чего от них ждать?!
Гилберт почесал в затылке и глянул исподлобья на белобрысого незнакомца. Что ж, мускулы у него внушительные, но по виду – типичный чиновничий рохля, может и сработать. Как не сработать, когда за дело взялся великолепный Байльшмидт.
Он подошёл к барной стойке и резко хлопнул рохлю по плечу со словами:
– Агент Штази Байльшмидт, ваше имя!
Надо отдать честь незнакомцу – он даже не поперхнулся пивом, только едва заметно вздрогнул и негромко произнёс:
– Людвиг Вернер. Я покажу вам свою визу в Восточный Берлин после того, как вы покажете мне свои документы.
Гил приуныл. Из документов у него было только «Удостоверение кружка любителей классической музыки», которое он ещё год назад спёр у соседа Эдельштайна, просто ради хохмы. Это явно не годилось. Необходимо было менять тактику.
Поэтому Байльшмидт, недолго думая, сгрёб Людвига в объятия.
– Брат! – радостно сообщил он.
Людвиг снова не поперхнулся – вопросительно поднял брови.
– Ну так как же! – не унимался Гилберт. – Нас разлучили в детстве. Тогда Стены ещё не было, и наша мать взяла меня с собой в зоопарк. Мне так понравились слоны, что мы задержались там до позднего вечера, заночевали у знакомых, а утром видим – Стена, чтоб её! Но ты мой брат, гляди, как мы похожи! И пиво выставь, а?
Людвиг мог бы сказать многое. Во-первых, что зоопарк находился в Западном Берлине, поэтому топографические способности гипотетической матери были весьма сомнительны. А во-вторых, только слепой не заметит, что между внушительным голубоглазым парнем и жилистым субтильным альбиносом мало чего общего.
Но он промолчал. Ситуация была глупой и даже фарсовой, но Людвиг всегда хотел, чтобы у него был старший брат. Пусть даже такой… неординарный.
Гилберт говорил. Забыл свои тупые истории и шуточки, потому что впервые тут, в сердце панкующего, гашишного, развязного Кройцберга, он встретил человека, который не был частью этого сумасшествия и с интересом слушал. О том, как на завод, где работал Гилберт, недавно приезжали американцы. Как добились этого – одному Хоннекеру известно.
– И один такой хрен вихрастый, в очках, все дела, подходит ко мне – а я в курилке торчал – и шепчет на ухо доверительно: «Если тебе тут плохо, я могу помочь. Я хочу героически помогать несчастным жителям ГДР!». Несчастным! – Гилберт фыркнул. – Вот если ты пойдёшь к Садыку в кебаб и не заплатишь – вот тогда будешь несчастным.
Рассказал и о том, как в двенадцать лет проиграл какой-то дурацкий спор однокласснику Эдельштайну («вот всегда говорил, что еврей он!»), и пришлось дефилировать по Александерплац в трусах из пионерского галстука.
В бар то и дело вваливались всё новые посетители – настоящий цвет Кройцберга – хиппи, панки, просто алкоголики, «богемные» художники («Йохан, ну налей два по сто, завтра будут деньги, я обещаю! Да, картину новую продам, ты видел? Она гениальна!»).
Странно, но среди этих безумцев Людвиг не чувствовал себя лишним. Как будто и вправду был роднёй альбиноса с дикими историями – вот и приняли его за своего, коль брат Гилберта.
Из бара они вышли на рассвете. Стайками из других заведений вываливались кройцбергцы. Молча шли домой – чего прощаться, завтра снова увидят те же лица.
Гилберт закурил, чуть ёжась от утренней октябрьской прохлады, и впервые за вечер серьёзно поинтересовался у Вернера:
– А как там… у вас?
Людвиг пожал плечами. Подумал о своей четырёхкомнатной квартире в Шарлоттенбурге, о должности начальника крупной компании, о степенных конных прогулках по выходным в компании рыжеволосой итальянки из хорошей семьи… Вдохнул холодный воздух безумного Кройцберга и улыбнулся:
– Так же, как и у вас, – ответил он и тоже затянулся сигаретой. – Только пиво дороже.
Название: Доверься
Размер: драббл, 703 слова
Пейринг/Персонажи: Бельгия/Швейцария, Лихтенштейн
Категория: гет
Жанр: романтика
Рейтинг: G
читать дальше– Научи меня стрелять, – Бельгия стоит, сложив руки на груди, и Ваш в первую секунду даже теряется от такой бесцеремонности. Мало того, что она заявилась едва ли не с рассветом, можно же было предварительно позвонить. Это позволило бы Цвингли с ледяной вежливостью отказаться и первым повесить трубку. Захлопнуть дверь перед носом Мишель гораздо сложнее.
– Ты не умеешь, что ли? – ворчит Ваш.
И правда – все они в войнах участвовали, все оружием владеют. Кому-то больше по нраву сабля или меч, кто-то в восторге от автомата или револьвера. Даже идиот Романо любит вспоминать былые времена и заявлять, что лучше яда оружия нет. И как этот болван мог ужиться с Чезаре Борджиа?
– Умею, но хочу лучше, – отвечает Мишель. Ваш стоит, упираясь рукой в дверной косяк, и бельгийка легко подныривает под руку швейцарца, проходя в дом.
Ваш немеет от такой наглости, но обстановку разряжает сестра. Лихтенштейн входит в гостиную, выполняет ежеутренний ритуал, раскрывая настежь окна, и приветливо улыбается Мишель.
– Кофе? – предлагает Лихтенштейн.
Ваш сдаётся под двойным натиском, потому что Лили щебечет что-то вроде: «Конечно, брат научит, доверься ему. Он и меня учил, он лучше всех умеет стрелять, правда, Мишель?»
Бельгия кивает, пряча улыбку за белоснежной фарфоровой чашкой.
– Вот так, а ноги на ширине плеч, правую немного вперёд выставь, – на стрельбище Ваш как будто оживает. Он перестаёт хмуриться и стоять так, будто палку проглотил. Мишель впервые в жизни замечает, как его серьёзные зелёные глаза искрятся от радости: тут его вотчина. Его королевство.
Засмотревшись, она, конечно, промахивается.
Цвингли сводит брови.
– Зачем ты выбрала арбалет? – интересуется он. – Это оружие тебе не подходит.
– Я сама решу, – Мишель заряжает следующий болт и прицеливается.
– Чёрт, осторожно! – Ваш поспешно накрывает её руку своей и переставляет ладонь бельгийки в правильное положение. – Так бы тебе тетивой пальцы срезало, ненормальная! Давай покажу.
Он исправляет её стойку, положение рук – чётко и уверенно, отработанными до автоматизма движениями. Мишель близко, и её волосы, как и алая лента, пахнут цветами, будто среди летнего поля расцвёл мак. Ваш поспешно отстраняется – этого не должно быть тут, где оружие, стрелы и пули, почему она вообще пришла сюда – испанец тоже стреляет неплохо, а уж Людвиг – и подавно.
Здесь не место для маков.
Ему остаётся только удивляться, когда через месяц упорных тренировок Мишель показывает отменные результаты. В Берне как раз проходят уличные гуляния, на центральной площади раскинулась ярмарка с традиционными тирами.
В одном из них за непрозрачным алым полотнищем стоит человек с яблоком на голове – так, что над полотнищем видно лишь яблоко.
Хозяин тира «Вильгельм» стреляет из лука, каждый раз сбивая яблоко – толпа аплодирует.
После очередного выстрела Мишель подходит к хозяину тира, что-то шепчет ему на ухо, и тот выносит ей арбалет.
Ваш делает шаг к бельгийке:
– Ты с ума сошла, тебе рано ещё...
– Доверься мне, – говорит она, и только тогда Цвингли замечает, что рядом нет Лили.
Арбалетный болт пронзает яблоко, и Мишель отчего-то хохочет так, что Вашу больше всего хочется её задушить. Он спешит за бьющуюся на ветру алую ширму и видит там... стремянку, с которой покатилось яблоко с болтом в сердцевине.
Лили появляется откуда-то справа – в её руках три стакана пунша.
Бельгия вновь приходит на полигон – теперь сама, Ваш молча наблюдает из окна. Каждый раз, когда Мишель заканчивает тренировку, она стучится в его комнату, но Цвингли не открывает. Лили мышкой снуёт по дому, не поднимая глаз на бельгийку.
Однажды Мишель приходит невероятно злая после ссоры с братом. Попав поочерёдно в «шестёрку», «пятёрку» и «двойку», она сердито бросает арбалет и смотрит на окна старшего Цвингли. В полдень они занавешены плотными тёмными шторами.
Бельгийка вбегает в дом, одним движением срывает лёгкое пальто и поднимается по лестнице.
Полная решимости, если понадобится, выбить чёртову дверь, Мишель стучит по ней кулаком и понимает, что она не заперта.
На дворе апрельское солнце серебрит шапки Альп, а Ваш сидит в кресле у камина. Ничего не говоря, бельгийка распахивает шторы, открывает окно – что за упрямый и угрюмый тип этот Цвингли!
Ей хочется взять – и повернуть его чёртову башку к себе – я же видела, видела, какими могут быть твои глаза. Живыми.
Ваш пытается что-то сказать, но Мишель качает головой и уверенно расстёгивает пуговицы на его рубашке.
– Доверься мне, – шепчет она.
Название: Ставка
Размер: драббл, 582 слова
Пейринг/Персонажи: Англия, Томас Кромвель
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
читать дальше– Значит, это ты, – Англия высокомерно глянул на почтительно склонившего голову мужчину. Однако когда тот выпрямился, Кёркленд заметил – во взгляде пришедшего не было ни подобострастия, ни страха – лишь уважение.
– Я.
Коротко и ясно, всё верно. Как можно обратиться к тому, кто воплощает собой весь этот благословенный остров? Любого «милорд» будет мало. А он умён, этот выскочка из грязи.
Артур поднялся, отставив бокал с вином. Франциск прислал. Его тёзка-щенок на троне в очередной раз решил примириться с «братом Генрихом», вот и посылал лучшие вина, какие-то дурацкие шелка. И девчонка Болейн тоже ведь появилась при дворе Генри после того, как вдоволь насытилась парижским. Чему там её научил французский змей, одному чёрту ведомо.
Начинать разговор издалека Кёркленд никогда не умел, да и много чести для сына кузнеца, пусть и сделавшего себе имя и положение в высшем обществе. Впрочем, это Артур скорее приветствовал – сильные личности, родившиеся на его земле, свидетельствовали о силе самой земли.
– Ты всячески помогаешь Генриху в его деле о разводе с Екатериной. Я бы не советовал тебе этого делать.
– Я служу королю.
– Прежде всего ты служишь мне! – отрезал Артур, снова хватаясь за бокал. – Я слышал о тебе многое, Кромвель: простолюдин, наглец, хитрец, мудрец, сам дьявол во плоти. Но все сходятся в одном: ты умён, Томас, очень умён. Поэтому ты должен понимать – мальчишка-Генрих просто хочет играть с новой игрушкой. Пусть играет – вскоре она надоест ему, как и все предыдущие. Идти ради этого на конфронтацию с Римом – слишком высокая цена.
Кромвель усмехнулся про себя. Было так странно слышать от этого зеленоглазого паренька с соломенной шевелюрой, как он называет зрелого короля «мальчишкой». Что ж, так может говорить лишь тот, кому жалована вечность.
В отличие от Артура, Томас умел начинать издалека – натренировался на адвокатской должности.
– Я несколько лет жил в Италии и имел честь познакомиться с братьями Варгас.
Англия фыркнул.
– Признаться, эти двое меня тоже не впечатлили, – заметил Кромвель. – Тем я более удивлён, что вы боитесь идти с ними, как вам угодно было сказать, на конфронтацию.
– Чёрт подери, Кромвель, я не боюсь этих слабаков! Я ничего не боюсь, и они мне не указ, но для всей Европы указ – наместник всевышнего на земле. По нелепой случайности этот смертный сидит в Риме – вот и всё.
– Когда же это вы были «всей Европой»? – сам Кромвель стоял с безразличным видом, но его умные серые глаза улыбались. – Вы – не они, и, может, пришло время доказать это в первую очередь наместнику всевышнего на земле?
– Я не приму ересь, – поморщился Кёркленд.
– Святые угодники, кто же заставляет вас принимать ересь? – Кромвель подошёл ближе и жестом указал на окно. – Взгляните, там – ваши владения, главные владения – моря. Пристало ли вам, обладающему морями, а значит – всем миром – быть таким, как все? На этой земле может быть своя религия, только английская. И мы с Его Величеством рады помочь вам в этом.
Артур прищурился.
– А Анна Болейн?
– Она – самое простое средство для достижения этой цели. К тому же, - Кромвель искренне улыбнулся, – Похоже, Его Величество в самом деле её любит.
Англия забарабанил пальцами по столешнице и вдруг сказал с лукавыми видом:
– Говорят, она – ведьма.
– Вас это смущает?
– Что ты, – Артур наполнил французским вином ещё один бокал и предложил Томасу. – Познакомь меня с ней.
Кромвель кивнул.
– Не боишься, что тебя станут ненавидеть и проклинать веками? – поинтересовался Кёркленд.
Кромвель отпил вина и пожал плечами.
– Конечно нет. Я ведь не буду жить вечно.
Англия усмехнулся. Он сделал ставку на ведьму Болейн и дьявола Кромвеля.
И ему это чертовски нравилось.
Название: Крысолов
Размер: драббл, 507 слов
Пейринг/Персонажи: Австрия, Россия
Категория: джен
Жанр: мистика, хоррор
Рейтинг: R
Примечание/Предупреждения: Родя-тиран. Правда.
читать дальше
Кто там в плаще явился пёстром,
Сверля прохожих взглядом острым,
На странной дудочке свистя?..
Господь, спаси моё дитя!
Старинная немецкая баллада
Сверля прохожих взглядом острым,
На странной дудочке свистя?..
Господь, спаси моё дитя!
Старинная немецкая баллада
Он появляется на окраинах Гаммельна ранним утром – в воздухе ещё чувствуется прохлада, которая лишь днём сменяется тёплым апрельским солнцем.
Гаммельнцы, точно грызуны, опасливо выглядывающие из нор, осторожно распахивают ставни фахверковых домов. Их лица одинаково серы и землисты – война сделала их похожими друг на друга, словно кто-то вылепил их из глины и вдохнул подобие жизни. Незнакомец выделяется среди жителей, словно яркий василёк, проросший на выжженной стерне поля – у него ярко-фиолетовый плащ, а такого же цвета глаза безумно поблёскивают за стёклами очков.
Его сопровождает молчаливый русоволосый мужчина, который одну за другой раскуривает папиросы. В отличие от первого незнакомца, он одет в военную форму, а его шея обмотана светлым шарфом.
На главной площади Гаммельна, у сломанного фонтана, они присаживаются на каменную лавку.
– Уверен, что хочешь сделать это сам? – спрашивает Иван.
Родерих пожимает плечами и достаёт из-под полы плаща узкий лакированный футляр.
– Ты помог освободиться мне, теперь пришло время моего удара.
– Даже Наталья считает, что ты помешался, – замечает Брагинский.
– Наталья всегда была проницательна. Но это просто моя месть, Иван, моя месть. Твоё дело – добить немецких братьев физически, моё – лишить их души.
Эдельштайн открывает футляр – на тёмно-красном, точно венозная кровь, бархате, лежит изящная флейта. Австриец легко запрыгивает на бортик фонтана и подносит флейту к губам.
И тогда изо всех дворов, домов, подворотен, высыпают дети. Худые, как скелеты, в серых лохмотьях, они тянут руки к Родериху, словно цветы, которые оборачиваются в сторону солнца. Он хорошо знает, что им нужно: в начале войны немцы жаждали победы и славы, в конце войны они хотят мира и еды. Эти дети, как и другие, просто хотят есть.
А Родерих хочет мести.
Людвиг втянул его в это: то, что он называл аншлюсом, союзом, воссоединением родственников, стало тюрьмой. Родерих осознал это в один холодный февральский день, когда обнаружил, что не может больше играть – пальцы не слушались, струны на скрипке рвались, осталась только флейта, которую невесть как вытащил из венских развалин пришедший Иван. Только она послушалась Австрию и подарила ему могущество, которого он не знал даже во времена своей великой империи.
– Я дам вам еды, я дам вам мир, – говорит Родерих, прерывая первую мелодию, и начиная играть другую.
… Крысы и эсэсовцы – в одинаковой серой шкуре – пытаются бежать из города, но улочки Гаммельна узки, а бегущих слишком много, чтобы покинуть его быстро. В каждом переулке их встречают гаммельнские дети, хватают цепкими исхудалыми ручонками тёплые мохнатые крысиные тельца, с хрустом переламывают животным шеи. Белокурые Эльзы, Гансы, Магды, Йоахимы, Гретели выдирают друг у друга желанную добычу, впиваются в неё мелкими молочными зубами.
Они сыты. Впервые с сорок третьего они по-настоящему сыты.
Эдельштайн спрыгивает с фонтана и делает приглашающий жест, показывая на горизонт.
– Я уведу вас туда, где будет ещё лучше, – говорит он. – В красивый большой город Берлин.
Шестилетняя Гретхен широко распахивает небесно-голубые глаза.
– Там будет ещё больше еды?
Родерих кивает, аккуратно берёт её на руки и кружевным платком стирает кровь с губ девочки.
– Не только, милая. Там, наконец, будет мир.
Дети Гаммельна выходят из города под полуденным солнцем весны сорок пятого.
Название: Бетховенский фриз
Размер: мини, 1057 слов
Персонажи: Ф., Р.
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Краткое содержание: Записки доктора Ф. о посетителе Р.
читать дальшеЭти небольшие записки – мои воспоминания о двух встречах (я не могу применить тут обычное врачебное слово "приём", потому что всё тогда было необычно), которые произошли со мной, когда я только стал практиковать в Вене. Я до сих пор не решил, стоит ли их публиковать, не думаю, что они представляют ценность для моих последователей, но они представляют огромную ценность для меня.
Сознавая свою любовь к многословию, я постараюсь изложить всё как можно более коротко, но так, чтобы точно запечатлеть на бумаге те разговоры, которые я вёл с посетителем Р.
Сеанс первый. «Тоска по счастью».
Вена конца столетия представляла собой диковинную смесь аристократов, всё ещё помнящих зенит империи, и маргиналов, всем своим существованием предрекающих её закат. Это было время свободных художников, декадентов-кокаинистов и, конечно же, учёных, всеми клетками мозга пытавшихся впитать прогресс, который шёл по Европе шагами сказочного великана.
На кого походил пришедший в тот день? В том-то и дело, что ни на кого, в нём, казалось, было понемножку от всех, кто варился в гигантском венском котле.
Когда мы познакомились и немного поговорили на обыденные темы (он мастерски поддерживал светский разговор, ничем не выказывая своего нетерпения), я первым задал вопрос:
– Что конкретно привело вас ко мне, герр?
Он прямо посмотрел на меня и мягко, будто ребёнку, ответил:
– Я решил поставить эксперимент.
Не могу сказать, что не удивился, но так мне стало даже интереснее, ведь эксперименты - моя вотчина.
– Какой же именно? – решил подыграть я.
– Видите ли, – он снял перчатки и аккуратно положил их на столик. - В последнее время в моей семье назревают... большие проблемы. Конечно, я решу их сам, как всегда, но мне стало любопытно, применимы ли обычные методы для необычных, – он на миг замешкался, - людей. А о вас говорит вся Вена.
Эксперимент экспериментом, но я предпочёл действовать с Р. как с обычным пациентом, и попросил рассказать о его детстве.
Он как-то странно усмехнулся, но рассказал. Рос без родителей, но родственников вокруг было довольно много. Очень любил играть в войну (что ж, какой мальчишка этого не любит?), но ему частенько попадало от более драчливых соседских сорванцов. Вырос, остепенился, женился, живёт в огромном доме.
– Что же не так в вашей семье? – поинтересовался я и тут же поправил себя. – Хотя давайте вы просто назовёте первые ассоциации, которые приходят вам в голову при слове "семья".
– Климт, – тут же ответил Р.
– Почему?
– Вы видели картины Климта, доктор?
– Конечно, – я кивнул.
– Когда смотришь на них издалека, они кажутся покрытыми золотом. А подойдёшь ближе и видишь – точь-в-точь как лоскутное одеяло.
Мы помолчали. Я предложил Р. сигару, он отказался:
– Я любил курить после игры на рояле, но в один прекрасный день понял, что играю слишком часто, а следовательно, курю слишком много.
Я тут же ухватился за этот факт.
– Сигара, герр, это известный фаллический символ. Для вас занятия музыкой сродни занятию любовью?
Он посмотрел на меня с неподдельным интересом.
– Я понял, почему о вас говорит вся Вена. Мой город любит... пикантные вопросы.
Были бы у меня усы, я бы деликатно в них усмехнулся.
Р. тем временем продолжил:
– Не думаю, что всё дело в этом, доктор. Я всегда любил музыку, в конце концов, я - австриец. Учился играть на многих инструментах, но рояль оказался мне ближе всего. На нём великолепно звучит любой ритм, а ведь наша жизнь - это и есть ритм.
– Вот в этом и дело, – я стряхнул пепел с сигары. – Вы сами только что обнаружили корень проблемы. Сейчас я вам всё объясню.
Сеанс второй. «Враждебные силы».
Вена гудела, точно растревоженный улей. Политика и дипломатия стали занимать умы всех – даже тех, кто обычно думал только о том, насколько белоснежны его манжеты и не вышли ли из моды золотые запонки. Я тогда как раз вернулся из Берлина, где навещал старого университетского приятеля. В Германии были точно такие же настроения, газеты пестрели заголовками о грядущей войне, но, признаться, я был далёк от всего этого – внутреннее занимало меня во всех смыслах более, чем внешнее.
Он пришёл рано утром, я только-только открыл кабинет. Прошло больше десяти лет, а Р. выглядел так, будто мы распрощались вчера.
Мы побеседовали, как старые знакомые, после чего я задал так волновавший меня вопрос:
– Как вы теперь себя чувствуете?
– Как «Бетховенский фриз», – ответил он.
Наверняка ему нравился Климт – он уже второй раз сравнивал что-то с его картинами, только теперь был более конкретен.
– Объясните?
– Конечно, доктор. Это очень большая фреска, фактически – переложение на полотно Девятой симфонии Людвига.
Я ничего не сказал, но про себя отметил, что он назвал Бетховена по имени - как старого знакомого.
– Так вот, – продолжил он и внезапно попросил сигару. – В прошлый раз я был «Тоской по счастью» – на этом фрагменте фриза изображён красивый рыцарь в сверкающих доспехах. Вы спрашивали о детстве и юности, и я рассказал вам. Я был таким рыцарем. А сейчас меня ждут «Враждебные силы», доктор. На этой части фрески – Тифон, болезни, смерть, безумие и тоска всего человечества. Грядет война, доктор. Великая война. И мы с семьёй можем оказаться по разную сторону баррикад.
– Вы курите, – невпопад сказал я. Он чем-то пугал меня, этот изящно одетый молодой человек, каких, казалось бы, тысячи в Вене.
– На войне всё равно закурю, так какая разница? – он пожал плечами.
Наконец, придя в себя, я ухватился за его последнюю фразу о семье.
– Вы сказали, что вам, вероятно, придётся сражаться против ваших родных. Мне казалось, много лет назад мы выяснили этот вопрос.
Р. улыбнулся. У него и улыбка оказалась странной – словно бы мудрой и снисходительной одновременно. Он был младше меня, но вёл себя так, как будто в отцы мне годился.
– Я помню, помню, – кивнул он. – По вашей теории моя любовь к игре на рояле – суть отражение моего стремления к власти и главенству. Ритм – жизнь, и я хочу её контролировать, поэтому и не даю некоторым своим... родственникам той свободы, которую они хотят. Видите, я хорошо всё запомнил. Вы думаете, что я пришёл снова просить совета? – он опустил окурок в пепельницу. – Нет, на самом деле мне захотелось перед войной встретиться с одним из величайших сыновей моей страны. Тешу гордость, доктор, только и всего.
Мне безумно хотелось задержать его, но он уже поднялся с кресла. Обернулся Р. лишь в дверях и снова улыбнулся своей странной улыбкой:
– Что касается музыки, доктор, то запомните: иногда рояль – это просто рояль.
З. Фрейд «Бетховенский фриз. Записки 1913-1918 гг.»
Название: Земляничный чай навсегда
Размер: мини, 1125 слов
Пейринг/Персонажи:: Англия, Америка
Категория: джен, пре-слэш
Жанр: общий, human-au
Рейтинг: РG-13
Краткое содержание: не доверяйте парням из Алабамы и идеям Альфреда Ф. Джонса
Примечание/Предупреждения: Автор знает, что "Strawberry Fields Forever" была написана через несколько лет после выступления Битлз на шоу Салливана.
читать дальшеНью-Йорк, 1964 год
Это чудовище ввалилось в бар, как к себе домой – нагло и бесцеремонно. Белозубо улыбнулось бармену, щёлкнуло пальцами – «лучшего виски!» – и водрузило свою чёртову задницу на соседний с Артуром стул.
Тот недовольно поморщился, всем своим видом показывая, сколь нежелательно это соседство.
«Только бы не заговорил», – подумал Артур и чуть не застонал, услышав:
– Хэй, закурить не будет?
Артур молча достал пачку сигарет и протянул соседу. Типичный янки – светловолосый, голубоглазый, как с рекламных плакатов, чтоб его.
– О, у нас таких нет, – янки отобрал пачку и покрутил её в руках. – Ты из Англии привёз?
– Оттуда, – нехотя протянул Артур, и американец раскусил его с одного слова.
– Ха, да ты сам англичанин! Какими судьбами в лучшем городе Земли? Кстати, я – Альфред Джонс.
Руку янки Артур пожал, сделал милость. И даже представился. Вот только с лучшим городом не согласился.
– Что ты лучшим называешь? – вскинув бровь, поинтересовался он. – Вот этот муравейник?
– Пффф! – беззлобно фыркнул американец. – Конечно, после британской деревни тут неуютно.
– Ты это Лондон называешь деревней? – осведомился Артур, стараясь сохранять спокойствие. – Я вообще-то оттуда.
– Ты ещё про Шерлока Холмса, Биг-Бен и Её Величество расскажи, – Альфред глотал виски, как воду, тут же заказывая ещё. И не пьянел, зараза! – Думаешь, я с англичанами никогда не общался? Они все говорят одно и то же, только и разницы, что в степени придурочного акцента.
Не дав Кёркленду достойно ответить на этот выпад, и даже не понимая, кажется, что оскорбил его, янки весело хлопнул англичанина по плечу и доверительно сообщил:
– Кому нужен Лондон, когда у вас есть Ливерпуль?! Вот там бы я забурился в «Пещеру»!
Кёркленд самодовольно ухмыльнулся, как будто сам был владельцем «Пещеры»:
– Битлов любишь?
Альфред аж поперхнулся.
– Чувак, ты точно из деревни. Хоббит из Шира, что ли?! Кто ж их не любит?!
Оттягивая момент триумфа, Артур произнёс кодовую фразу:
– Пол или Джон?
– Джон, – уверенно ответил янки, и Артур милостиво улыбнулся – хоть что-то хорошее есть в этом придурке, теперь – триумф.
– Только у нас могла родиться такая группа.
– Ага, и поэтому они поскорее свалили с вашего острова, чтобы дать концерт в великой Америке. Ты хоть их слышал вживую, англичанин?
– Можно подумать, ты слышал, – буркнул Артур, уже изрядно захмелевший.
Янки торжествующе вскочил, так стремительно, что даже прядка его чёлки подпрыгнула.
– Альфред Ф. Джонс не живёт прошлым и настоящим, Кёркленд. Альфред Ф. Джонс смотрит в будущее.
– И что там, похмелье?
Американец расхохотался.
– Вообще–то посещение шоу Салливана, но одно другому не мешает.
Артур едва не вскочил так же стремительно, как янки, но вовремя вспомнил о том, что он должен блюсти марку. Ну, или его просто зашатало бы.
– У тебя есть билеты?!
– У меня есть идея! – постучал себе по лбу Альфред. – Это ценнее.
***
До дома Альфреда они не доехали – заснули прямо в «Импале» американца под ворчание Артура о том, что заокеанские болваны не должны ездить на таких тачках.
Проснувшись, Альфред напялил очки, глянул на время и заорал:
– Твою мать, мы опаздываем!
– Куда? – пробормотал зевающий Артур.
– Сейчас я тебе всё расскажу, – Альфред вдавил педаль газа.
– И зубы не почистим?
Янки покрутил пальцем у виска, правой рукой продолжая удерживать руль.
– В общем, слушай, есть у меня друг, у которого есть знакомый, у которого есть приятель из Алабамы.
– Чертовски интересно.
Альфред проигнорировал ехидный тон британца и продолжил:
– В общем, этот приятель из Алабамы продаёт лучшую в стране марихуану, да ещё по дешёвке – потому что кузен его шурина шериф в их городке, ну и глаза закрывает на гектары травки, понимаешь?
Артур прикрыл глаза и снова открыл их, полагая, что этого хватит для «да», потому что о родственных связях неизвестных алабамцев он знать ничего не хотел.
– Как это поможет нам попасть на шоу? – выудил он рациональное зерно из воодушевляющей речи Джонса.
– А я не сказал? – удивился тот. – Троюродный брат того шерифа живёт в Нью–Йорке, работает охранником и сегодня он дежурит у чёрного входа здания, где снимается шоу Эда!
– Я так и не понял, при чём тут марихуана.
– А я снова не сказал? – Альфред поправил очки. – Мать права, мне надо меньше гамбургеров лопать, она недавно прочитала, что от них люди тупеют. Правда, это написала газетёнка, шеф которой владеет сетью забегаловок «Весёлая картошка», так что веры этому мало.
Артур заскрежетал зубами.
– Ну так вот, – продолжил Джонс. – Этот охранник – наш парень, травку покурить весьма непрочь, вот мы ему её и подгоним, а он нас пропустит.
– Это точно? – схема в похмельной голове Артура так и не нарисовалась, но суть он уловил.
– Доверься мне, – подмигнул американец, и Кёркленд улыбнулся. Город был мерзким, виски – дорогим, болван за рулём – болванистым, но его ждали Битлы. Это стоило практически всего.
***
На условленный стук выглянул веснушчатый мужчина в форме.
– Давайте, – просто сказал он, и Альфред протянул ему бумажный пакет, довольно ухмыляясь. Охранник развернул бумагу и побледнел от злости со всеми своими веснушками.
– Мать вашу, вы издеваетесь, придурки?! – он сунул пакет обратно Альфреду и потянулся за пристегнутой к ремню резиновой дубинкой.
Артур осторожно заглянул в пакет, принюхался и быстро потащил Джонса за собой.
– Сматываемся! – рявкнул он.
***
Отдышаться они смогли лишь на крыше – высокий Альфред легко запрыгнул на пожарную лестницу и помог залезть Артуру. Низенький охранник долго и безуспешно прыгал, пока не вспомнил, что ему надо вернуться на пост – не то вылетит с работы, как пробка.
Альфред обескураженно смотрел на разорванный пакет и то и дело поправлял очки.
– Ч–чай? – повторил он.
Артур кивнул.
– Ты уверен?
– Понюхай! – фыркнул англичанин. – Может, вы тут в чае не разбираетесь, а может, это лучшая травка Алабамы так пахнет, где уж мне, хоббиту из Шира, знать?
У Альфреда, казалось, даже прядка грустно опала. Он внезапно показался Кёркленду мальчишкой не старше двенадцати. У Артура дома был брат Питер такого возраста.
– Ладно, – он взъерошил американцу волосы. – Забей, Альфред. Зато тут красиво, да?
Джонс отложил пакет, кивнул и криво улыбнулся.
– Жаль, Битлы не выступают на крыше.
– Это точно, – согласился Артур и вдруг заметил:
– А чай-то земляничный. Может, его покурим?
– Думаешь, Джон так и написал свои «Земляничные поля»? – захохотал Альфред. К нему явно вернулось всегдашнее оптимистичное расположение духа, и Артур с удивлением осознал, что ему нравится находиться рядом с этим смеющимся придурком. Было легко и ничуть не грустно, несмотря на то, что Битлов снова придётся крутить на виниле.
Они раскурили чай и разлеглись на крыше. Альфред фальшиво насвистывал «Вечер трудного дня», когда Кёркленд что-то услышал.
– Тссс, – зашипел он на американца. – Слышишь?
Голос Леннона они бы узнали из миллиона. Артур пнул Альфреда, и тот откатился с решётки, оказавшейся вентиляционным отверстием.
– Чёрт подери, я слышу их! – завопил Джонс и прильнул ухом к отверстию. Артур тут же последовал его примеру.
Пахло земляничным дымом, а снизу глухо доносилось «Let me take you down…».
Название: Пять мужчин, которые по-своему любили Ольгу
Размер: мини, 1614 слов
Пейринг/Персонажи: Турция/Украина, Польша/Украина, Австрия/Украина, Америка/Украина, Россия/Украина
Категория: гет
Жанр: общий/romance
Рейтинг: R
Краткое содержание: см. название.
читать дальшеEfendisi
Тогда она ещё была слабой, слабой – и прекрасной. Опасное сочетание для страны, которая тут же становится лакомым кусочком для более сильных соседей. Ольга не была глупа, что бы ни думали многие, поэтому, когда в одно раннее, ещё по-зимнему морозное мартовское утро, в её дом ворвался Садык, она покорилась и позволила увезти себя в Стамбул.
«Это пока», – думала Ольга. «Нужно уметь выжидать».
К тому же сначала Аднан показался не таким жестоким дикарём, как о нём опасливо говорили православные, и украинка даже немного приободрилась, жалела только, что из маленьких потайных окошек гарема практически не виден Стамбул – бывший священный Константинополь был очень красив, а залив Золотой Рог казался сверкающим ожерельем из сапфиров.
Но буквально через несколько дней Садык начал требовать называть себя еfendisi – «властелин». Днём говорить это было легче, гораздо сложнее – душными южными ночами, когда он медленно снимал с Ольги изысканные шёлковые одежды – нежно, так что ткань легко соскальзывала с её плеч, груди, которую он тут же покрывал поцелуями, спускаясь всё ниже, пока из губ Ольги не вырывался тихий стон. Тогда осман довольно усмехался, легко толкал девушку на кровать, переворачивал вниз лицом и говорил: «Называй меня еfendisi».
Но увидеть настоящую восточную ярость Ольге довелось позже – когда она, моясь в хамаме, тихонько напевала протяжные украинские песни. Служанка тут же донесла главному евнуху, тот – Садыку, и Ольгу немедленно привязали к фалаке.
На сей раз ей удалось сдержать и стоны, и крики, и слёзы – с каждым обжигающим ударом по босым стопам она только сильнее сжимала зубы. Когда на разгоряченный полуденным солнцем песок закапали первые капли крови, розги со свистом вспарывали нежную кожу, буквально сдирая её полосками; когда удары стали казаться полосованием ножом, в голове Ольги билась лишь одна мысль: «Однажды я отомщу. А если не я, то родится кто-то сильнее. Кто-то отомстит за меня. Отомстит…»
Одна из наложниц – девушка из Кафы – тайком принесла Ольге заживляющую мазь. Украинка сердечно поблагодарила, помазала горевшие огнём ступни и забылась беспокойным сном.
В это же утро, за тысячу километров от Стамбула, татары совершили набег на маленький городок Рогатин и среди прочих захватили в плен тоненькую рыжеволосую девочку по имени Настя Лисовская.
Янгол
– А я як візьму, та як вхоплю його за чуба, кажу: «Та що ж ти, бісова дитина, виробляєш? То нашого Хмеля на тебе нема, сучий йолоп!»
Казаки захохотали, похлопывая себя по бокам, и одобрительно покивали сотенному – его истории всегда были незатейливы, но чертовски смешны. Смеялась и Ольга, попыхивая люлькой, – на Сечи табак курили все, и, ох и добрый был тот табак!
Запорожцы сразу поверили, что она – непростой человек. Сечевой поп, отец Феодосий, долго и пристально смотрел на неё, а потом сказал веское: «Не бреше. Хрест святий, не бреше, браття».
Да и как она могла врать, разве допустили бы на Сечь бабу? И когда приходил к запорожцам новый, безусый юнец, косился на Ольгу и тихо спрашивал, что тут делает женщина, ему так же негромко отвечали: «Мовчи, бовдур. То не баба, то… Украйна наша, допетрив? Та не дивись, як Вій, волею клянуся – правда».
Именно казаки – простые, грубые, бывшие подневольные батраки – сделали Ольгу сильной. Она изменилась: взгляд голубых глаз стал цепким и холодным, сабля в руке – быстрой и горячей. Она больше не боялась ни Садыка, ни чёрта, ни боли, лишь неволи. Поэтому когда к ней пришёл Хмельницкий и сказал, что намерен собирать войско и поднимать восстание против Польши, Ольга лишь хищно улыбнулась – давно этого ждала.
Феликс Лукашевич, безусловно, любил Украину, но, как и Садык, превосходство он любил больше. Его насилие не было по-восточному жестоким, как у османа, он предпочитал действовать иначе: увеличивать налоги, позволять шляхте всё больше вольностей, обращать жителей в католичество.
И было время, когда Ольга сама тянулась к красивому зеленоглазому Феликсу, было время, когда они сражались бок о бок, и перья на гусарском облачении поляка трепетали на ветру так, что в ярком свете солнца он казался ангелом. Ольга так и шептала ему, когда они любили друг друга сразу после битвы, ещё пахнувшие потом и кровью: «Янгол, мій янгол».
Всё могло бы быть по-другому, но Феликс всегда выбирал власть, а Ольга – свободу.
… Сталь со свистом разрезала воздух и рассекла грудь польского гусара – кровь тут же пропитала красный мундир, отчего его цвет стал казаться ещё насыщеннее. Где-то позади сабля Богдана так резко снесла голову ещё одному «крылатому», что на миг даже здесь, в гуще битвы, Ольге как будто послышалось хлюпанье крови.
Лукашевич рассвирепел и резко пришпорил коня – чёртова украинская голытьба убивала цвет его войска, но конь вдруг упал, как подкошенный, и Феликс, чертыхаясь, пытался выпутаться из стремян. Ноги разъезжались в мокрой грязи: целый день под Жёлтыми Водами лил дождь, превратив землю в настоящее болото.
Ольга убрала саблю в ножны и достала мушкет. Феликс стоял перед ней, перепачканный в грязи и крови, а его гусарские крылья были сломаны и казались вывернутыми из суставов костями. Украинка спокойно прицелилась – загнанных лошадей и павших ангелов пристреливают, не правда ли?
Der Erzieher
У Родериха был неплохой опыт в воспитании девчонок со сложным характером, будь они хоть трижды воинственные страны. Поэтому, когда перед ним предстала Ольга: в шароварах, штопаной вышиванке, растрёпанная и с люлькой в зубах, он даже глазом не моргнул. Её западные земли, а именно – живописная, гористая Галичина – были теперь под его властью, но австриец не стал употреблять это слово, зная, как Ольга славилась своим болезненным свободолюбием. Так что он предпочитал говорить «протекция».
Родериху нравилась эта девочка, уже успевшая испытать так много и заявить о своей силе на всю Европу. Он позволял ей вести богослужения на украинском, но ненавязчиво учил немецкому; с удовольствием слушал восторженные рассказы о безумии боевого гопака и показывал фигуры вальса. А ещё он поощрял её пение – впервые услышав, как Ольга тихонько напевает какую-то колыбельную, австриец сел за рояль и с ходу подобрал музыку под неторопливую мелодию. Именно тогда она впервые посмотрела на него с восхищением.
А ещё он был первым, кто научил Ольгу, что занятия любовью тоже могут быть… искусством. Обманчиво покорная с Садыком, воинственно страстная с Феликсом, с Родерихом она превращалась в робкого ребёнка, не понимая, зачем нужна этому спокойному красивому австрийцу.
Искренне и живо он рассмеялся за время их связи только раз, когда Ольга, решив перебороть стыдливость, набралась смелости и провела пальцами по его губам, сказав, что хотела бы взять крем для самых воздушных венских пирожных и слизать его с тела Родериха, и…
Эдельштайн вдруг захохотал, на миг став похожим на задиристого мальчишку, каким был когда-то:
– Ольга, вы мне нравитесь такой, какая есть, поэтому не старайтесь стать «Венерой в мехах», хорошо? Хотя идея мне, определённо, по вкусу, только давайте договоримся, – его глаза весело блеснули за стёклами очков. – Что это не будет торт «Захер».
Youthful
Впервые Ольга обратилась к нему, когда была в растерянном, каком-то даже разобранном состоянии. Она знала, что референдум о независимости ещё ничего не значит, ей жизненно важно было признание другими государствами, и не какими-нибудь, а самыми влиятельными.
Альфред, поведенный на идее независимости в принципе, отреагировал молниеносно и едва ли не задушил украинку в объятиях.
– Конечно! – воскликнул он. – И Мэттью тоже признает, уж будь спокойна. Прямо сегодня – вот мы Брагинского уделаем!
Ольга привыкла, что никто из них, стран, в здравом уме не станет делать добрые, на её взгляд, дела, не попросив что-то взамен. Но Альфреду, казалось, ничего не нужно было, он таскал украинку по Вашингтону, что-то рассказывал, живо жестикулируя, угощал колой и беспрестанно улыбался своей белозубой улыбкой.
Поэтому, когда в отеле он сказал: «Ну ладно, мне пора, завтра встретимся», она не отпустила его. Стремительно расстегнула клетчатую рубашку, лёгким движением избавилась от своего платья, а дальше – и от белья. Посмеялась про себя, почувствовав, как часто задышал Альфред, когда она прижалась к нему обнажённой грудью – Ольга поняла теперь Родериха, она могла стать для этого юного янки тем, кем был австриец для неё.
С тех пор они встречались много раз, что позволило Беларуси презрительно бросать в адрес Украины:
– Шлюха. Нашла, перед кем раздвигать ноги. Забыла, сколько лет он был нашим врагом?!
Ольга не забыла. Более того – она прекрасно понимала, что слова Натальи не лишены смысла. Но Альфред умел любую свою политическую игру вести настолько ярко и вдохновенно, что в какой-то момент Украине казалось, будто он искренне верит в то, что все его поступки – добро. Более того, с ним, таким юным по сравнению с европейцами, Ольга вспоминала саму себя во время расцвета Киевской Руси: простоволосую смешливую девочку, больше всего любившую брата, сестру, свою землю и песни – бесконечные, как степь.
Брат
Патроны кончились, оставался короткий нож – слабая защита против спрыгнувшего в окоп немца. Но помощи ждать было неоткуда, за спиной Ольги были только обезображенные трупы, месиво, точно из мясорубки – прямое попадание снаряда за несколько минут до того, как украинка прибежала им на помощь. Нацист с начищенным до блеска «Вальтером» приближался к ней неспешно, немного недоумевая, как хрупкая девушка смогла уцелеть там, где остальным оторвало конечности и размозжило головы, а то и вообще оставило от человека лишь кровавое пятно.
Похоже, немец намеревался что-то сказать, но не успел: кто-то обхватил его за шею и резко провернул. Противно хрустнули позвонки, и тело солдата повалилось наземь.
– Где тебя носит? – практически флегматично поинтересовался Иван. – Олька, никогда так больше не делай.
Она, всхлипнув, кинулась к брату и прижалась к нему.
– Я думала, ты далеко…
Иван улыбнулся и погладил её по русым волосам.
– Ну как такое может быть, Оля? Ты же знаешь, я всегда рядом.
… Почему-то именно эту сцену Ольга вспомнила сейчас, стоя на Красной площади, где проходил парад в честь шестьдесят пятой годовщины победы – её с президентом в Москву пригласил Иван.
Вдруг брат наклонился к Ольге и шепнул:
– А помнишь, как в сорок пятом мы оставили Жукова принимать парад, а сами ушли на Воробьёвы Горы?
– Помню, конечно, – улыбнулась Украина. – Ты сказал тогда, что любишь сражаться, но терпеть не можешь церемониалы.
– Пойдём и сейчас, а?
Ольга бросила взгляд на обоих президентов – на их лицах застыло заученно-торжественное выражение. Они ни черта не знали о той войне.
– А пойдём! – сказала она.
Россия улыбнулся, взял сестру за руку и повёл прочь от площади.
Ольга щурилась на яркое майское солнце. Свою ладонь из руки Ивана она не отнимала.
@темы: фикопейсательское, Паааста!, все побежали, и я побежал, аниме-последний проигранный бой, йа кромвеллистко
-
-
27.10.2013 в 02:33Ваще мимокрокодил в этом фандоме, но понравилось))
-
-
27.10.2013 в 02:55Хеталия хороша тем, что канона-то и знать не надо) достаточно знаний истории-географии)
-
-
27.10.2013 в 08:59-
-
27.10.2013 в 13:22-
-
27.10.2013 в 13:56Бетховенский фриз - тут сразу на тебя подумала) Родя жеж!
Ну и Швейцария\Бельги тоже выдал тебя с головой
-
-
27.10.2013 в 14:15я думаю, в мидиках я удивлю хДД