Найти работу и наладить свою жизнь ты всегда успеешь, а паб закрывается через пять часов. © Black Books | „Du bist verrückt mein Kind, du mußt nach Berlin“ © Franz von Suppé
Семейство рутовые
Иван окинул взглядом новогодний стол – пятнадцать приборов, во главе стола - непременное оливье и бутылка шампанского, а еды-то, еды… Тут тебе и холодец, и блинчики с красной икрой, и селёдка с картошкой – наташкиной картошкой, конечно, у кого ещё на землях растёт такая; и шашлык из баранины, и сало – только из морозилки, тоненько нарезанное – именно так Оля любит, и… В общем, чего тут только не было – из всех уголков Союза, их большого дома. Время приближалось к двенадцати, и, казалось, даже звёзды Кремля на морозе, над белоснежным покровом снега, который укрыл Москву, сверкают ярче, чем обычно – точно гранатовые серьги на молочно-белой коже Украины.
Россия покачал головой, глядя на стол, а потом достал из ящика, стоявшего на полу, бутылку «Пшеничной» и открыл её, усевшись в потертое кресло.
Он знал, что никто не придёт.
***
Первыми ушли прибалты: Латвия, тот прошмыгнул невидимой тенью в открытые двери (а две бутылки лучшей водки успел украсть, сучонок! Не иначе, как и рюмки хрустальные в своих эполетах умудрился спрятать, с него станется). Литва… Литва пытался что-то пробормотать. Что-то извиняюще-виноватое, но его и слышно не было – Брагинский лишь рукой махнул: мол, иди уже, горе моё, только не нуди. За всех троих говорил Эдуард – чётко, без лишних эмоций, как будто представлял свой доклад на научном съезде. Всегда умел, чертов эстонец. Иван поймал себя на мысли, что будет скучать по Таллинну – ему нравился этот старинный город с узкими улочками, мощёными мостовыми и свинцовым Балтийским морем.
Грызлись, как обычно, Азербайджан с чертовкой Арменией; Грузия ушёл, напевая какую-то песню своих горцев; Казахстан поклонился на прощание – не как слуги кланяются, а как приветствуют равных себе и тех, кого уважают – и умчался в свои степи. Потом Иван напился, так что даже не особо и заметил уход прочих республик Средней Азии и тихого молдаванина, за пять минут успевшего собрать свои нехитрые пожитки.
Хуже всего было с сёстрами. Ольга тщетно пыталась казаться строгой и собранной – её выдавали покрасневшие глаза, казавшиеся сейчас особенно яркими. Наталья же глаз не поднимала – видно было только, как она пытается вырвать свою ладонь из цепкой хватки старшей сестры и рвануться к брату, но Украина всегда была сильнее, чем казалось многим. «Казацкий дух не пропьёшь», - уныло подумал тогда Иван и усмехнулся сёстрам, распахивая широкие двери.
Невыносимо пахло мандаринами.
***
- Прокидайся, Іванко, рідний. Час йти, німці близько*, - тёплая ладонь Ольги легла ему на лоб, убирая непослушные русые волосы.
Брагинский тут же проснулся. Украина в военной форме всё равно оставалась настоящей женщиной - красные бусы, похожие на ягоды калины, два раза охватывали её шею.
- Мне приснился сон, Оля, – негромко произнёс Иван. – Будто вы все ушли от меня, а я сижу один в новогоднюю ночь и пью водку.
- З глузду з’їхав? – засмеялась Украина и прижала брата к себе. – Куди ж ми від тебе подінемось, таке насниться тобі, казна-що! На от, з’їж**, - и она протянула Брагинскому круглый оранжевый фрукт.
- Опять пленные итальянцы подарили? – поинтересовался Иван с усмешкой.
Ольга развела руками.
- Ну що з ними робити?! Такі вони вже пришелепкуваті***.
Брагинский покачал головой и протянул сестре руку.
Новый 1942-ой пах мандаринами и тёмной хвоей стылых русских лесов.
* (укр.) – Просыпайся, Ваня, родной. Пора идти, немцы близко
** (укр.) – С ума сошёл? Куда мы от тебя денемся, такое приснится тебе, чёрти-что! На вот, съешь.
*** (укр.) – Ну что с ними делать? Такие уж они придурочные.
«Главные символы встречи Нового года у русских – салат под названием «Оливье» и мандарины»
В. Жельвис «Эти странные русские»
В. Жельвис «Эти странные русские»
Иван окинул взглядом новогодний стол – пятнадцать приборов, во главе стола - непременное оливье и бутылка шампанского, а еды-то, еды… Тут тебе и холодец, и блинчики с красной икрой, и селёдка с картошкой – наташкиной картошкой, конечно, у кого ещё на землях растёт такая; и шашлык из баранины, и сало – только из морозилки, тоненько нарезанное – именно так Оля любит, и… В общем, чего тут только не было – из всех уголков Союза, их большого дома. Время приближалось к двенадцати, и, казалось, даже звёзды Кремля на морозе, над белоснежным покровом снега, который укрыл Москву, сверкают ярче, чем обычно – точно гранатовые серьги на молочно-белой коже Украины.
Россия покачал головой, глядя на стол, а потом достал из ящика, стоявшего на полу, бутылку «Пшеничной» и открыл её, усевшись в потертое кресло.
Он знал, что никто не придёт.
***
Первыми ушли прибалты: Латвия, тот прошмыгнул невидимой тенью в открытые двери (а две бутылки лучшей водки успел украсть, сучонок! Не иначе, как и рюмки хрустальные в своих эполетах умудрился спрятать, с него станется). Литва… Литва пытался что-то пробормотать. Что-то извиняюще-виноватое, но его и слышно не было – Брагинский лишь рукой махнул: мол, иди уже, горе моё, только не нуди. За всех троих говорил Эдуард – чётко, без лишних эмоций, как будто представлял свой доклад на научном съезде. Всегда умел, чертов эстонец. Иван поймал себя на мысли, что будет скучать по Таллинну – ему нравился этот старинный город с узкими улочками, мощёными мостовыми и свинцовым Балтийским морем.
Грызлись, как обычно, Азербайджан с чертовкой Арменией; Грузия ушёл, напевая какую-то песню своих горцев; Казахстан поклонился на прощание – не как слуги кланяются, а как приветствуют равных себе и тех, кого уважают – и умчался в свои степи. Потом Иван напился, так что даже не особо и заметил уход прочих республик Средней Азии и тихого молдаванина, за пять минут успевшего собрать свои нехитрые пожитки.
Хуже всего было с сёстрами. Ольга тщетно пыталась казаться строгой и собранной – её выдавали покрасневшие глаза, казавшиеся сейчас особенно яркими. Наталья же глаз не поднимала – видно было только, как она пытается вырвать свою ладонь из цепкой хватки старшей сестры и рвануться к брату, но Украина всегда была сильнее, чем казалось многим. «Казацкий дух не пропьёшь», - уныло подумал тогда Иван и усмехнулся сёстрам, распахивая широкие двери.
Невыносимо пахло мандаринами.
***
- Прокидайся, Іванко, рідний. Час йти, німці близько*, - тёплая ладонь Ольги легла ему на лоб, убирая непослушные русые волосы.
Брагинский тут же проснулся. Украина в военной форме всё равно оставалась настоящей женщиной - красные бусы, похожие на ягоды калины, два раза охватывали её шею.
- Мне приснился сон, Оля, – негромко произнёс Иван. – Будто вы все ушли от меня, а я сижу один в новогоднюю ночь и пью водку.
- З глузду з’їхав? – засмеялась Украина и прижала брата к себе. – Куди ж ми від тебе подінемось, таке насниться тобі, казна-що! На от, з’їж**, - и она протянула Брагинскому круглый оранжевый фрукт.
- Опять пленные итальянцы подарили? – поинтересовался Иван с усмешкой.
Ольга развела руками.
- Ну що з ними робити?! Такі вони вже пришелепкуваті***.
Брагинский покачал головой и протянул сестре руку.
Новый 1942-ой пах мандаринами и тёмной хвоей стылых русских лесов.
* (укр.) – Просыпайся, Ваня, родной. Пора идти, немцы близко
** (укр.) – С ума сошёл? Куда мы от тебя денемся, такое приснится тебе, чёрти-что! На вот, съешь.
*** (укр.) – Ну что с ними делать? Такие уж они придурочные.