Возник вопрос (после сегодняшнего ДР у подруги) - а зачем вообще жениться/выходить замуж/рожать детей?

К чему это? К тому что: пришла на ДР семейная пара, с ребёнком, сыну - 1,8. Муж, как водится, выпил. Жена звала домой, мол, ребёнку, спать пора, он - ноль на массу и продолжает клеиться ко мне.
Что я? Вышла с ним покурить и послала на х*й.
Докурила, выпила красного вина и свалила с друзьями.

к чёрту институт брака, раз он такой!

---

Кто-то ещё сомневается, что я - Гексли?)

Вы должны заботиться о своих близких , потому что идти рядом с Вами по жизни - уже испытание для любящих Вас людей ( о Гекслях)

---

Нет, этот немец меня с ума сведёт!

Как бы так выразиться - к такому...в любое время дня и ночи). Особенно ночи...

ариецЪ, мля! белокурая бестия с синими глазищами! (эти синеглазые меня до цугундера доведут, как пить дать! Сначала Айзекс, теперь вот этот...) Не, надо что-то делать! тут главное - не встретиться с ним в реале (мало ли как судьба шутит) - бо он же от меня не уйдёт, благо, знаний немецкого мне хватит, шоб пояснить цьому арийскому парубку, шо от него хочет наглая рыжая славянка))))))))

Tomas Kretschmann

---

ПЧёлки-толкиенутые, кросспост приветствуется!

По предложению  Этери_ я таки создала сообщество, посвящённое Финроду. Заглядывайте на огонёк)))))
www.diary.ru/~Findarato/

---

В последнее время я собираю подобные истории)

www-ki.rada.crimea.ua/nomera/087/bibly.html

Странная штука — жизнь. Человеческие судьбы порой переплетаются в ней таким замысловатым, непредсказуемым образом, что и писателю не придумать. Было это лет 15 назад. Как-то, помогая маме разбирать старые вещи в комоде, я наткнулась на небольшой сверток, обернутый плотной бумагой и перевязанный ленточкой. Бабушка Нина (а это был ее комод), увидев его, неожиданно смахнула слезу с глаз. Она бережно развязала поблекшую ленточку. В свертке находилась крохотная Библия.

Вечером за чаем она рассказала нам историю, о которой долгие годы молчала.

В далеком и страшном 1943 году было ей 18 лет. Молодость, опаленная войной…

В оккупированной фашистами Керчи работать на новый режим заставляли всех, включая детей и подростков.

Нина Бойко, как и сотни ее сверстников, каждый день отправлялась в госпиталь, где работала медсестрой. И, возвращаясь домой, замечала у выхода молодого немецкого офицера. Он стоял особняком от всех в одном и том же месте и никогда к ней не подходил, только провожал взглядом. И лишь спустя несколько месяцев предложил проводить домой.

У молодой девушки, конечно же, не могло возникнуть симпатии к немецкому офицеру. Однако отказать Нина просто побоялась.

Дорогой они разговорились. Девушка знала немецкий язык, который хорошо изучила в школе. Оказалось, что ее спутник из старинного рода, мечтал всю жизнь о море, но война распорядилась по-своему, теперь служит в разведке капитаном. Звали его Гельмут.

Несколько раз он провожал Нину. Было видно — парень влюблен, но чувств своих старался не показывать, видно понял, что шансов нет никаких. Иногда помогал ее семье продуктами, зимой принес теплые вещи. А в день ее рождения неожиданно подарил маленькую Библию. Нина, как и многие в те времена, была атеисткой. Она очень удивилась этому подарку, однако не выбросила — положила среди книг.

Однажды капитан получил приказ собрать сведения о том, сколько молодежи живет в поселке Опасном. Этих людей планировалось отправить в Германию на работы. Спустя некоторое время выяснилось, что он передал начальству такие данные: «В поселке почти нет молодых работоспособных людей, поэтому и забирать некого». Разумеется, это не соответствовало истине.

Командование, узнав об обмане, немедленно перевело нерадивого офицера в Феодосию. Об этом Нине рассказал его друг Ганс.

Так и осталась неразделен ной любовь Гельмута к русской красавице. Правда, от него пришло письмо: «Лиина (так он называл девушку), если тебя все-таки увезут в Германию, постарайся встретиться с моей мамой. Она обязательно поможет. Мама знает, что я люблю тебя»… И адрес в Германии.

Нина жила в поселке с родителями и младшей сестрой. Отца не взяли на фронт: у него не было пальцев на правой руке. Однако, это не помешало ему активно помогать партизанскому движению. И вот однажды кто-то донес, что на чердаке дома семьи Бойко укрываются двое раненых советских офицеров.

На рассвете следующего дня Нину с отцом схватили и повезли в гестапо. Все знали: оттуда одна дорога — расстрел. Когда фашисты били прикладами автоматов в дверь, она, накинув платок, почему-то схватила с полки маленькую Библию. Так и выбежала из дома, зажав ее в руке.

Их везли под конвоем. Уже смирившихся с неизбежным пленных почти у самых стен гестапо догнал на машине офицер разведки. Нина узнала в нем Ганса — друга Гельмута.

Он долго и настойчиво разговаривал и с конвоем, и с дежурным гестапо, показывал какое-то распоряжение, куда-то звонил. И в конце-концов фашисты отпустили пленников.

Уводя их подальше от страшного здания, Ганс рассказал, что в последний момент он узнал о предстоящей казни Нины и ее отца. Причем, узнал от Гельмута. Тот, находясь в Феодосии, увидел их имена в донесении, в разделе «Список лиц, подлежащих уничтожению», который случайно попал ему в руки как офицеру разведки.

Одному Богу известно, каким чудом ему удалось передать эту информацию своему другу в Керчь, а затем и отменить приказ о расстреле. Этого Нина и ее семья так и не узнали.

Ганс настоятельно советовал им немедленно покинуть Керчь, даже не заходя домой, чтобы не спровоцировать второй донос в гестапо. Он рекомендовал бежать на станцию: оттуда скоро должен был отправиться поезд, на котором немцы вывозили людей.

Ситуация была довольно сложная. Шел апрель 44 года. Советские войска были совсем рядом, уже шли бои в Тамани. Можно было бы и переждать в Керчи или окрестностях, но где и сколько времени? И потом, кто знает, как бы органы НКВД отнеслись к их чудесному освобождению из лап гестапо.

Беглецам повезло. Когда они добрались до станции, удалось попасть в эвакуационный поезд. Однако радость была преждевременной. Пассажиры говорили, что состав должен поехать в Симферополь, но может повернуть и в сторону Феодосии, а это — верная смерть. Дескать, где-то в окрестностях города фашисты казнили всех и трупы бросили в большой ров. Из вагонов-теплушек уже не вырваться, они крепко закрыты снаружи на засов.

С замиранием сердца люди доехали до станции Владиславовка. Поезд повернул на Симферополь…

Через 50 лет после этого страшного дня соседка принесла моей бабушке газету. В ней было напечатано небольшое объявление: «Разыскивается семья Бойко из поселка Опасного, что под Керчью». Здесь же были адрес и телефон. Бабушка Нина написала по указанному адресу. Отозвался столичный корреспондент, который занимался поиском людей, которые потеряли друг друга во время войны.

Оказалось, что Гельмут всю жизнь искал свою Лиину. Он очень хотел знать, смогла ли она тогда спастись от смерти. Мысль о том, что он опоздал, мучила его все эти годы. Ганс так и не успел сообщить другу о спасении Нины и ее отца: его, как пособника партизан, за то, что помог им бежать, в тот же день расстреляли гестаповцы.

Гельмут искал ее, но в годы «холодной» войны это было практически невозможно, тем более что семья Бойко переехала из Опасного в Капканы и сама Нина давно сменила фамилию по мужу.

Но судьба все-таки подарила им еще одну встречу, после которой они написали друг другу несколько писем. О чем — я не спрашивала. Ведь это не так уж и важно.

Бабушка Нина всю жизнь в глубине души хранила память о немецком офицере, который любил ее, но так и не осмелился даже взять за руку. Помнила она и о его погибшем друге, благодаря которому они с отцом остались живы. И никому никогда не показывала крошечную Библию, которую спрятала на самое дно своего комода.
(Ирина Александрова)

www.mk.ru/blogs/idmk/2004/05/08/mk-daily/30541/
Любовь, рожденная войной
Спустя полвека немецкий солдат и русская девушка узнали друг друга по глазам
Они встретились осенью 1943-го — унтер-офицер 329-го артиллерийского дивизиона Людвиг Уленброк и вчерашняя десятиклассница Валя Егорова. В глухом селе Пустой Чернец под Старой Руссой — эпицентре жесточайших сражений — они пережили лучшую пору своей жизни. Среди трассирующих пуль и отблесков ракет они отказывались понимать, что должны быть врагами…

Через полгода война развела их. Валю с другими жителями села отправили пешим ходом в трудовой лагерь в Литву. Часть, где служил Людвиг, скорым маршем начала отступать. Она ждала своего “немчика” до 49-го, а потом решила, что его нет в живых. Он же, получив ранение, вернулся на родину в Дюссельдорф и помнил свою русскую любовь — “Валли” — всю жизнь.

Они встретились вновь через шестьдесят лет — весной 2004-го. 83-летний ветеран войны Людвиг Уленброк и 77-летняя пенсионерка Валентина Ивановна Коновалова. В российской глубинке — городке Яранске Республики Марий Эл — они узнали друг друга по глазам…

-Ты спроси этого фрица про войну! — кричит мне прошедший с пехотой половину России и Германии глухой сосед Егорыч, когда узнает, что накануне в аэропорту я встретила прилетевшего из Дюссельдорфа бывшего немецкого связиста Людвига Уленброка и собираюсь с 83-летним ветераном войны ехать на поезде в Йошкар-Олу — искать его русскую любовь.

Полируя на кухне ко Дню Победы медали, Егорыч сердито ворчит себе под нос:

— Ты спроси у этого оккупанта, на чьей стороне была правда...

Наливая в стакан горькую, сосед тычет ногтем в пожелтевшую фотографию и перечисляет: “Лешку Волгина в 42-м на переправе потеряли, Яшка–бурят — в 43-м на мине подорвался, братья Соколовы — под Бухарестом заживо сгорели...”

Бросив в недопитую стопку Звезду Героя, Егорыч потухшим голосом добавляет: “Из трех рот — четверо выжили… Ребята чистые, друзья фронтовые! Эх, полынь во рту, узелочек в тряпице…”

За окном поезда сеет мелкий дождь. Сплошной серой полосой тянутся низкие дома с хилыми палисадниками, слепые сарайчики да баньки. В купе нас трое. Вместе с Людвигом на встречу с Валентиной в далекое Поволжье едет его племянник Ханс Шредер, который немного говорит по-русски.

— Россия... — усмехается немецкий ветеран, подхватывая четырехпалой рукой дребезжащий в железных тисках стакан. — Знаете, в довоенные годы советская пропаганда на весь мир кричала о сытой и привольной жизни своих рабочих и крестьян. Но, оказавшись здесь, мы увидели, что СССР — это страна беднейших людей… Поехали! — машет рукой бывший унтер-офицер Уленброк и опрокидывает стопку.

Выставив вперед руку, где вместо большого пальца — бугорок, он начинает вспоминать.

— Палец оторвало при артобстреле, в августе 44-го. В пригороде Лаудоны в Латвии мы “шли по нитке” — проверяли поврежденный телефонный кабель. Я пытался дозвониться до части, как вдруг почувствовал: руку обожгло. Кругом громыхало, а мне казалось, что наступила мертвая тишина… Смотрю на кисть, а кровь на ней, мне кажется, не красного цвета, а темно-фиолетового. В шоковом состоянии, зажав кулак, добрался до части... Только в медсанбате увидел, что большой палец держится на куске кожи.

Как инвалида унтер-офицера Людвига Уленброка демобилизовали. Из Лиепаи до Германии он плыл на пароходе, все каюты которого были забиты под самый потолок трупами немецких солдат и офицеров.

Бывший связист выкладывает на стол потертую топографическую карту. “Старая Русса, Демянск, Пустой Чернец, Шимск, Дубовицы…” — читаю вслух обведенные красными кружками населенные пункты.

— Здесь полегла почти вся наша дивизия, которую считали непобедимой и называли “Хаммер” — “Молоток”.

Погибли на войне и два брата Людвига. Старший, Фриц, попал служить в противотанковые войска и пропал в далекой Молдавии. Три года его ждали. И ни весточки, и ни косточки... Второй брат — Вилли — был артиллеристом и сложил голову в самом конце войны, в Германии, недалеко от своего дома...

— У меня нет чувства ненависти к русским, — тихо говорит Людвиг.

После долгой паузы, размяв в ладонях печенье в крошку, ветеран продолжает:

— Это была бессмысленная война. Гитлер совершил преступление по отношению к моему поколению. Мне жаль, что заговор против фюрера в 44-м случился слишком поздно и оказался неудачным…

Из чемодана Людвиг достает альбом с фотографиями. На пожелтевших страницах — фронтовые снимки его друзей. На фоне печных труб, что остались от сожженных домов, — молодые улыбающиеся лица в сдвинутых набок пилотках. Один из офицеров доит козу, другой делает зарядку…

— Никто из нас не хотел воевать, все мечтали вернуться домой в Германию, но требовалось следовать приказу.

На маленькой карточке — Людвиг в военной форме. Открытое лицо, челка, зачесанная набок…

— Этот снимок сделан весной 43-го, в деревне Пустой Чернец, недалеко от Старой Руссы, — объясняет Людвиг, и голос его заметно теплеет. — В то время я и познакомился с русской девушкой Валентиной.

Они столкнулись весенним вечером на просеке. Семнадцатилетняя Валя Егорова, отработав в поле, возвращалась с подругами домой. Людвиг спешил с задания в штаб. Проходя мимо, обменялись взглядами…

— Меня будто током ударило, — вспоминает, улыбаясь, Людвиг. — Девчонки, смеясь, побежали дальше, а я так и остался стоять на месте… Перед глазами была русая красавица, у которой по-особому — узлом назад — завязан платок. В ее глазах плясали чертики, и мне было не важно, кто она по национальности.

Валин дом сгорел, она жила с мамой, сестрой и братишкой в старой бане на окраине деревни. Рядом чернела вырубка. Здесь Людвиг вскоре и начал караулить Валю.

— Мне достаточно было просто на нее посмотреть издалека, и весь день у меня было приподнятое настроение. А когда, проходя мимо, она улыбалась мне, я был на седьмом небе от счастья…

Офицерам и солдатам немецкой части, расквартированной в деревне, строжайшим образом было запрещено устанавливать контакты с местными жителями: в районе Старой Руссы действовали партизаны. Но молодость брала свое. Спустя месяц Людвиг и Валя стали объясняться с помощью жестов. Каждый говорил на своем языке, но удивительным образом им удавалось угадывать смысл сказанного. Для обоих это была первая влюбленность в жизни.

Наш скорый Москва—Йошкар-Ола на добрых полчаса застревает на маленьком полустанке. На бревне у крохотного вокзальчика сидит девчушка в больших, не по росту резиновых сапогах и ярко-желтом венке из одуванчиков. Помахав ей в окно, Людвиг продолжает:

— Валли учила немецкий язык в школе; общаясь со мной, она очень быстро пополняла словарный запас. Через несколько месяцев она рассказала, что один из первых вошедших в село немцев вырвал “с мясом” сережку из ее уха. Я как мог пытался убедить ее, что не все немцы — садисты и убийцы...

Наши отношения с Валли долго оставались платоническими. Прошло полгода, прежде чем мы смогли... сказать друг другу: “Ты моя женщина!” “Ты мой мужчина!” Шла война, гибли люди, но для меня это было лучшее время жизни.

Через полгода фронт приблизился. 16-я немецкая армия генерал-полковника фон Буша стала откатываться на запад. Отступая, фашисты проводили поголовный осмотр местного населения. Всех, кому было от 14 до 56 лет, сгоняли за колючую проволоку и отправляли в Германию и Прибалтику — в “трудовые лагеря”.

— Тот черный день — 11 ноября 43-го — мне запомнился на всю жизнь, — говорит Людвиг. — Жителей Пустого Чернеца собрали в школе, началась паника. Я случайно узнал, что их готовят к отправке в лагеря в Литву. Валли кричала мне из окна: “Людвиг, если ты меня любишь, вытащи меня отсюда!” Я стоял, будто парализованный... Кем я был? Винтиком в гигантской военной мясорубке. Этим же вечером наша часть стремительно начала отступать. Со всей техникой за одни только сутки мы прошли 300 километров. А вскоре меня ранило...

Второй альбом Людвига пестрит цветными фотографиями. Красивая немка, солнечно улыбаясь, поливает цветы, гладит собаку, ведет за руку двух девочек...

— Это моя жена Эрика, которая, как и Валли, была очень естественна и отличалась остроумием. И дочки — Ютта и Клаудио. Но несмотря на то, что у нас был удачный брак, я никогда не забывал о Валентине.

В 93-м Людвиг овдовел. И, по его собственным словам, будто “провалился в черную дыру”. Все чаще с однополчанами они стали листать фронтовые альбомы, а однажды решили побывать на могилах друзей, оставшихся в далекой России. Тогда же Людвиг решил найти и свою Валли.

— Втроем с друзьями-ветеранами мы пустились в большую авантюру: сели на старенький “Мерседес” и поехали в путешествие по Новгородской области, где когда-то воевали.

Три пожилых немца в заброшенных деревнях искали могилы своих соотечественников. За лето они проехали около 4 тыс. км.

— Нас очень удивила отзывчивость местных жителей. Где бы мы ни появлялись, нас кормили, предлагали самогон, а также брали лопаты и помогали выкапывать прах немецких солдат. Из нескольких старых заброшенных кладбищ мы сделали одно — под Старой Руссой.

Бывший связист Людвиг Уленброк показывает фотографию обнесенного каменным забором погоста. Центральная аллея выложена плитами и утопает в цветах. Все сделано с немецкой аккуратностью.

— Здесь лежат солдаты и офицеры немецкой дивизии “Хаммер”...

Я вспоминаю, что на берегах озера Ильмень тьма-тьмущая и могил русских солдат. Место под Старой Руссой, которое ныне величают Долиной Памяти, во время войны называлось Долиной Смерти. Бои здесь шли четыре года. Шесть раз территория переходила от гитлеровцев к красноармейцам и наоборот. Здесь смыкались три фронта. Одно из местечек и по сей день известно как Мясное ущелье. Оттуда в начале войны из окружения смогли вырваться только 150 русских солдат. Погибли тысячи, а имена павших до сих пор не установлены. По негласному закону у многих из тех, кто уходил в бой, изымались медальоны. Солдаты шли на хитрость: расписывались на ложках, которые местные жители и ныне находят десятками...

Три года подряд, приезжая восстанавливать немецкое кладбище под Старой Руссой, бывший связист Уленброк пытался найти следы Валентины. Со времен войны в деревне Пустой Чернец, где полгода стояла немецкая часть, ни осталось ни одного местного жителя. Поиски осложнялись еще и тем, что Людвиг не знал фамилии Валентины.

Однажды в глухом селе им встретился старик, который заканчивал школу в Пустом Чернеце и хорошо знал всю окрестную детвору. Людвиг привез деда в деревню и показал место, где стояла банька Валентины. “Так это ж Егоровы!” — поведал старожил.

Узнав фамилию Вали, Людвиг обратился за помощью в местную администрацию. И выяснилось, что раньше с просьбой найти Валентину к ним уже обращалась ее сестра Мария, которая сейчас живет в Вильнюсе. Людвиг тут же вспомнил смешную рыжую сестренку Вали, которой во время войны было 12 лет. Написав ей письмо, он вложил в конверт свою фотографию в военной форме. Через месяц он держал в руках листок с адресом Вали: город Яранск, Республика Марий Эл.

“Моя дорогая Валентина! Моя любимая девочка! Как трудно тебя было найти...” — так начал Людвиг письмо к Вале.

— Это было очень романтическое послание: на 15 страницах я рассказал Валентине о своей жизни, о своем отношении к ней. С нетерпением, как мальчишка, ждал ответа... А прочитав: “Неужели ты живой? Я всю войну тебя ждала!” — схватился за сердечные капли...

Из писем Людвиг и Валентина узнали, что вдалеке друг от друга они выбрали практически одну и ту же специальность. Он всю жизнь проработал главным бухгалтером инструментального завода, она — инженером по нормированию труда. У Людвига родилось две дочки — и у Валентины... Когда Людвиг попадал в больницу, болела и Валя… И овдовели они почти одновременно.

Год назад, когда Людвиг собрался навестить свою Валли, у него внезапно открылось кровотечение — он попал в урологическую клинику и перенес операцию. Страшный диагноз — рак мочевого пузыря — не подтвердился.

— Я не мог умереть, не увидев Валли, — говорит, заметно волнуясь, бывший унтер-офицер.

Скорый прибывает в Йошкар-Олу. До города, где живет Валентина, нам добираться на перекладных еще добрых два часа.

— В Яранск не поеду — туда дорога лет десять как раскурочена, — отмахивается от нас таксист на привокзальной площади.

На трассе, помахав новенькими евро, ловим видавший виды “жигуленок”. Яркие кожаные чемоданы немцев укладываем в ржавый багажник и трогаемся.

Наконец видим на обочине указатель: “Яранск”, рядом — криво висящий плакат: “За мир между народами!”. В стороне от центральной улицы, сквозь рощицу берез, проглядывает алебастровый Ленин. Зачуханная свинья посреди улицы чешется о водопроводную колонку. Магазинная будка похожа на хилый курятник. На прилавке — водка всех сортов, слипшиеся конфеты-подушечки, каких уже лет пятнадцать никто не ест, кирпичи черных буханок — вдвое увесистей, чем пекут в городе...

Поколесив по кривым захолустным переулкам, выбираемся на улицу Тургенева. Пытаемся въехать во двор к дому Валентины, но на капот к нам ложится гориллоподобный мужик с отечными, мутными глазами. Отвесив криво нижнюю губу, он кричит нам с матерком: “Куда прешь, проколю шины, на х..!” Немцы потом будут долго смеяться, когда выяснится, что нашу машину остановил разжалованный начальник ГАИ по прозвищу Борман.

По щиколотку в грязи, с усилием вытягивая ноги, мы идем к подъезду. Ступеньки на крыльце истерлись. В холодном темном коридоре находим квартиру №6.

Перед обшитой дерматином дверью Людвиг останавливается, приглаживает седую прядь волос, тянется к звонку — и уже во второй раз опускает руку... Оглядываясь на нас, он тихо говорит, почти шепчет:

— Я так долго ждал этого момента...

Дверь открывается сама собой. Через порог, опираясь на палочку, тяжело переступает статная женщина с гладко зачесанными волосами. Улыбаясь, она едва касается протянутой руки Людвига и певуче говорит:

— Я узнала тебя по глазам…

Людвиг снимает очки и, близоруко щурясь, что-то долго-долго говорит на немецком...

Гостиная Валентины и лучшая ее, приоконная часть уставлена горшками и кадками с фикусами. Комнатные цветы разрослись привольно, забирая небогатый свет северной стороны.

— Живу одна, — говорит хозяйка. — Мужа, Алексея, уже пять лет как схоронила. Он был летчиком, а когда ушел на пенсию, уговорил вернуться в его родной город — Яранск. Сын Игорь с семьей живут рядом — через улицу, две дочки-близняшки — в соседнем Кировске. Годы пролетели — как корова языком слизала... А кажется, совсем недавно шла война...

— Людвиг, помнишь, как мы познакомились? — берет она своего сердечного друга за руку. — Ты назвал мне свое имя, а я тебе тихо пропищала в ответ: “Валя”. А где-то рядом за лесом рвались снаряды, пахло гарью... Через неделю ты мне принес маленькие шоколадки — так я их младшей сестре и брату отдала. Радости для них было...

Нехитрое угощение — чай с домашним печеньем. Валентина, играя ямочками на щеках, продолжает рассказывать:

— Людвиг приходил к нашей бане, садился на пенек и ждал... Потом брал мою руку в свою и молчал, минут через двадцать уходил, а на следующий день все повторялось... А когда нас в Пустом Чернеце в школе заперли, готовя к отправке в лагерь, я все плакала и повторяла: “Людвиг-Людвиг, почему ты мне ничего не сказал, я бы убежала в лес...”

Бывший немецкий унтер-офицер молча перебирает пальцы на руке Валентины. Она, вытерев платком слезы, продолжает:

— Четыре месяца нас гнали по снегу в Прибалтику. На ногах у меня были армейские ботинки. Они мне были велики, и в их носы пришлось напихать ветоши. Спали мы у костров. В одну из ночей у меня обгорели подошвы. Так и шла по сугробам, обмотав подметки проволокой...

Два года в лагере мы пилили лес, строили дорогу, копали траншеи. А кормили нас, как овец, — “затирухой”: мукой, разведенной водой. Спасались тем, что с елей объедали зеленые еще шишки...

На большой круглый стол хозяйка выставляет дымящуюся картошку, огурчики, грузди в сметане. Выпив стопку за встречу, Валентина продолжает рассказывать:

— После войны вернулась я в Пустой Чернец, а он на самом деле — пустой... Никого из родных не нашла. Маму с сестрой угнали в Германию. Посидела я около нашей баньки, поплакала — да пошла к крестной в соседний поселок. Написала двоюродной сестре в Вильнюс: “Жить не на что...” Она ответила: “Приезжай до первого числа, чтобы я смогла выписать на тебя продуктовые карточки”. Так я опять вернулась в Прибалтику, устроилась работать агентом по заготовкам, закончила экономический техникум... А Людвига ждала долго, потом решила, что его нет в живых. И мужа искала, характером похожим на Людвига... Хотела, чтобы он был таким же честным, порядочным, непьющим... Алексей таким и был, и семья у нас дружная была.

Перебирая пачку писем, пришедших из далекой Германии, Валентина говорит:

— Когда получила первое послание от Людвига и увидела его фотографию в военной форме, у меня подкосились ноги... Я схватилась за валидол, свалилась на постель и ничего не помню... Два часа то ли проспала, то ли в беспамятстве побывала! Потом еле-еле осознала, от кого и что за весточку получила! Он спрашивал в письме: нужны ли мне лекарства и деньги? Я ответила: все есть. А что мне теперь надо? Жизнь, считай, прошла. Эх, если б не было войны...

— Если бы не было войны, — тихо повторяет за ней Людвиг. — А ведь мы бы тогда и не встретились, Валли... Сложная это штука — жизнь. Как ты меня тогда учила по-русски? Жизнь прожить — не поле боя перейти...

— Просто поле, — светло улыбается Валя. Русская любовь немецкого солдата.

---

Мы всегда вместе...

Нет, я, конечно, не любитель слэшить футболистов, но иногда этого и делать не надо - они сами этим занимаются)
Посмотрите - и умилитесь)

---

Знакомая вопрос задала

Как бы вы на него ответили?

Что бы ты могла назвать самой большой проблемой установления нормальных близких надёжных взаимоотношений между мужчиной и женщиной?

---

Стиш сегодня сочинился)))

знаю, что ритм ни к чёрту Салазару, но уж как есть, я на звание поэта и не претендую) так что просто читайте и бойтесь моих глюков))))

«Она»

Она любит, как снег ложится, окна нитями серебря,
Она вновь потерялась в лицах безнадёжного октября.
Она пьёт вечерами вина, или то, на что хватит денег,
Она может казаться невинной и цитировать ночью Гейне.
Что сказать мне ей ранним утром, не затянутым серым туманом?
«Ночью мы превзошли Кама-Сутру?»..Улыбнётся она престранно.
Что сказать мне ей, опоздавшей, сохранившей свой прошлый взгляд?
Всё увидевшей и познавшей ещё семьдесят лет назад?

Что ответить ему в изголовье, когда он начинает опять:
«Ты, наверное, в Средневековье жить хотела, принцессою стать?»
«Милый мой, ты ужасно наивен. А влюбиться, наверное, в рыцаря?»
Я курю, и закончился ливень, и щекотно так под ресницами.
«Милый, сказки сегодня новые, по-другому теперь слагаются –
Видишь – вон Белоснежка с гномами на кроватке резной развлекается.
Силиконом Рапунцель гордится, на Бали Ариэль укатила…
И зачем же мне, милый, рыцарь? Ну вот что бы я с ним творила?!»

Она курит и нервно смеётся, она прячет в глазах усмешку,
Она в шёлк простыней завернётся и проводит его поспешно.

Я его провожу до двери. Милый, добрый, беспечный рыцарь!
Ты, конечно же, мне не поверил, ну а мне остаётся напиться.
Ну а мне остаётся «Ротонда» на Монмартре, пропахшем гашишем,
И бессмысленно-дикое рондо, что звучит, издеваясь, всё тише,
И мундштук, и бокал с ножкой тонкой, и тончайшие алые ткани,
И Париж, где с улыбкой ребёнка по бульварам идёт Модильяни…

«Знаешь, прав ты, мой паж и рыцарь», - я твержу, вспоминая твой взгляд
«Не сейчас бы мне было родиться, а лишь семьдесят лет назад.
Мне Эдит бы бессмертную слушать в дымном сумраке Монпарнаса,
Наблюдать, как сжигают души в углях вечного нарко-экстаза.
И пить кофе в предместье Берлина, и смеяться разнузданно-весело,
И однажды признаться: Ich liebe!.. белокурой арийской бестии…
И в отчаянно-душном Неаполе пить вино и смотреть в потолок,
После ночи же с форвардом «Napoli» у него позабыть свой чулок,
И бежать босиком по прибою…» Я одёрну себя – замечталась.
Это всё – уже – было – со мною. А сейчас…что сейчас мне осталось?..

***
Она в прошлом была бы царицей – никому не узнать эту тайну;
Ей осталось лишь горько напиться с тёмным призраком Фегеляйна.









Примечания:

«Ротонда» - кафе в Париже. В 1925—1940 гг. в монпарнасских кафе Купол, Дом и Ротонда собирались молодые поэты, художники и литераторы: Эрнест Хемингуэй, Блез Сандрар, Пабло Пикассо, Амедео Модильяни, Василий Кандинский, Марк Шагал, Осип Цадкин и др.

Эдит – собственно, Эдит Пиаф

Монпарнас – квартал в Париде. В 1920 – 1940 годах его облюбовали художники, писатели и артисты, искавшие в живописи и литературе новые способы самовыражения, они любили сиживать в своих любимых кафе и ресторанах.

Фегеляйн – Герман-Отто, группенфюрер СС, адъютант Гиммлера в ставке Гитлера, женатый на сестре Евы Браун. Любитель проводить время в ресторанах и борделях. Расстрелян в 1945-ом по приказу Гитлера за попытку бежать из Берлина.

Что ещё непонятно, расскажу, спрашивайте)

---

В ночных притонах темно и пусто
Бреду, шатаясь, по тёплым лужам...
Грешить - призванье, страдать - искусство
Сентябрь ноябрь уходит
кому он нужен?...

---

А кто-то может протипировать меня, ПЧёлки-соционики?)))

---

Слушайте, товарищи, а как поднять старую запись???

---

Чорд! Мне уже сны снятся про концлагерь - цветные такие...и меня, как Хелену Херш в "Списке Шиндлера" берут в дом прислугой...
клиника...

А пока интернет у меня не работал, я успела напиться)))
Сначала на работе, потом с одногруппниками, а потом в машине в братом и его другом по пути в Пятихатки.
Итоги выходных:

выпито:

Белое вино. Бутылка.
2 огромных коктейля - "Зов джунглей" и "Немецкий лётчик" (ну как я могла не заказать коктейль с ТАКИМ названием?!))))
Бутылка "Бир-микса"

и всё это за субботний вечер.

куплено:
Полное собрание стихов Бодлера

потрачено денег:
страшно считать

---

Незабвенный Шарль....

Всего сильней твоих отрава глаз,
Зеленых глаз,
В которых свет моей души погас,
Попытка влиться в них не удалась,
Нить прервалась.
Но все померкло пред тобою,
Безмолвье времени, величие светил,
И, душу разорвав напополам,
Её в забвенье бросил я к иным мирам...

---

Полный п...

психодел)
Вы думаете, я посмотрела какое-нить постмодернистское кино? А вот и нет - я просто нашла свои детские рисунки. Очень детские))) Они-то и доказывают, что, хотя я никогда не умела рисовать, с понятием "психодел" была знакома ещё в глубоком детстве. Наслаждайтесь, родные!

Видно, что ребёнок современный. Уже тогда рекламу сочиняла - не иначе как чуяла, что пойду на журфак)))


Это - одна из "книг", которые я пачками писала в детстве. Таки будущая фанфикерша!




Прошу обратить особое внимание на исключительно высокий моральный дух истории и дивную орфографию)




Ах да, книги часто открывались справа налево)))) как вот эта)




"Грибная тематика" книг тем удивительней - ведь грибы я в принципе не ем. Хотя эта тематика явно оказала своё влияние на моё дальнейшее художественное творчество - иначе как под грибами, оно явно не рисовалось))))




Иначе как грибами - как ещё объяснить соединение в рисунке коалы и чайника (!!!)


А вот "гетара". Хотя мне она больше лампочку Ильича напоминает) оно и ясно - гитары у нас отродясь не было)


Ха...рано радовалась - вот и лампочка! У ребёнка проявилась индустриальная тематика)))


Прынцесса с синими волосами. Психодел дополняет юбка от шеи с авторскими узорами на ткани))))


Этот дивный рисунок доказывает нам, что ребёнок до школы учил английский))))


О! Наше королевское семейство и затесавшийся двоюродный брат. Заметно, как я себя выделяю, а? Синими глазами, дивными косами и неизменным красным цветом. Женщына-вамп, мля! С пяти лет!))))


Робот Саша (!!!) с крестом на шее - это ли не психодел?))))


Появились маркеры - творчество поменялось. Ключевой здесь является тема рюмок и бокалов, что не может не наводить на подозрения, что растёт юная алкоголичка))))




Гыыы..хотя и психодел не сдаёт своих позиций - сердечки на стебельках - это мощно!)))


Алинка постарше - явный будущий ролевик!)))


О, а это поэтическое творчество. Я поучаю сестру, которая на 10 (!!!) лет старше. Отмечу назидательно-эротическую тематику стихотворения. PG-13)))))


Это, наверное, единственный рисунок, за который мне не стыдно. Хотя он нарисован в возрасте лет 13-ати, и это срисовка с картины)


А вообще все вышеперечисленные картинки объясняет эта. Достаточно посмотреть на ноги ёжика и размер грибов по отношению к деревьям. Видно, именно эти грибочки собирали и принесли мне животные из моих "книг"))))


Вы уже поняли, что я - страшный человек?))))))

---

Вот это женщины! Эх, может ещё не поздно податься в Одессу в мореходку?)))

Мореходы В ЮБКАХ
«Женщина на корабле – к несчастью». Это суеверное выражение, как принято считать, родилось в Средние века, когда в Европе представительницы слабого пола были объявлены церковью вместилищем зла и порока. Но насколько актуально это высказывание сегодня?
www.redstar.ru/2007/03/07_03/3_04.html

Сольвейг и ее команда
Феминистки могут ликовать — пал последний бастион мужского шовинизма: командирский перископ подводной лодки оказался в женских руках. Коммандер (капитан 3 ранга) норвежских военно-морских сил Сольвейг Крей вот уже несколько лет командует дизель-электрической торпедной подводной лодкой «Коббен» S-318.
www.psj.ru/saver_magazins/detail.php?ID=2479

---

Чёрт. Сколько ни слушаю Высоцкого:
"Всё впереди, а ныне за метром метр
Идут по Украине солдаты группы "Центр"

а всё равно рубит. Не по-детски. Как будто они и сейчас идут. Или как будто я там - и тогда - и вижу это. Может, эта хренова реинкарнация таки существует, и я уже жила в 40-ых?

А это клиника, Алиночка...мда...
"на первый-второй рассчитайсь..."

---

Подумалось...

Товарищи, а как вы относитесь к фильму "Гитлер капут"? Я сейчас не про то, что там тупые шутки - это и так всё ясно. Я к тому, что высмеивать тематику ВМВ как-то...более, чем странно в нашей стране, а пародия на Гитлера неактуальна ещё со времён Чарли Чаплина...

Есть, конечно, "Мистер Питкин в тылу врага" - но даже там всё снято изящно и...именно что смешно - без тени пошлости
Есть замечательный, до сих пор цитируемый юмор "В бой идут одни старики" - ИМХО, лучшего фильма о войне. Но язык не повернётся назвать этот фильм комедией.

А за Гитлер Капут не стыдно всем, кто принимал участие в этом де*ьме? Не стыдно перед живыми - кто прошёл войну - и перед мёртвыми - причём с обеих сторон?..

---

На дне

Таков подзаголовок вчерашнего дня. Ибо вчера, рано утром, мы с коллегой были на полдня командированы в местность в области под дивным названием "Зачепиловка" с целью просвещать местное население продавать книги нашего издательства.

И это было ужасно.
И ужасно даже не то, что вставать надо было в 4 утра, поэтому я и вовсе не ложилась, пересматривая "Бункер". Тем интересней было ехать в такси и видеть, как просыпается Город. Когда-нибудь я обязательно напишу об этом подробно, потому что вижу это зрелище нечасто, но оно того стОит.

Для меня Город - живой, и я питаюсь его энергией, а он - моей. При всём при этом я люблю природу, деревеньки и с раннего детства непонаслышке знаю, что такое труд на огороде - у нас была дача и 30 соток земли - именно продукты, росшие там, спасли нас в 90-ые...

Но Зачепиловка заставила поёжиться и захотеть обратно к очередям в супермаркетах, толпе в метро и пробках на дороге. Потому что это - не просто СССР, а СССР в период полной разрухи. Если бы не современная одежда тамошней молодёжи, я бы решила, что 45-ый был вчера.

Запустение, глушь и бедность - до чего страна довела свою сельскую местность. Люди на велосипедах, приехавшие ко Дворцу Культуры купить книги себе и своим детям отрывали литературу с руками...учительница истории купила книг на 200 гривен и потом ещё пришла.
У них купить всё это негде, а до Харькова хрен там ещё маршрутка ходит.
И такие жалобные вопросы опоздавших: "Когда вы ещё приедете"?
И ведь не объяснишь же этим, что мне влом ездить в такие командировки, что это для них наш приезд - праздник, а для меня - усталость и только и радости, что лишний отгул, и что я хочу есть и в Город.

Вот и не объясняла. По магазинной привычке говорила: "Спасибо за покупку" и прикусывала язык, чтобы не сказать повседневное: "Приходите ещё"...

---

Киношное и повседневное. По пунктам

1) Да, готовьтесь, теперь здесь будет много постов о Томасе Кречманне - моей новой актёрской страсти, истории Третьего Рейха, особенностях субмарин и мн.др. Гаррипоттеровское, впрочем, продолжиться, как и повседневное)
К слову, о гаррипоттеровско-повседневном. Народ, психологи и интересующиеся, тут для фика надо бы очень почитать о посттравме и реабилитации человека после потери близкого родственника. Не поможете со ссылками?

2) Хотела вчера посмотреть "Транссибирский экпресс" - где Кречманн играет советского мента в штанах с лампасами, но поняла, что не выдержу без сна вторую ночь (про первую - в следующем посте) - фильм-то начинался в 4.05 утра...

3) Наконец-то глянула "12" Михалкова. Да, Никита Сергеич и тут не мог удержаться от своего вечного "Русский офицер бывшим не бывает", и плеваться захотелось. Но при всём при этом, понимая, что герои, в общем-то играют типичные характеры: хитроумный еврей, таксист с криком: "Понаехали", справедливый тихоня-интеллигент, не смотря на то, что это всё прозрачно и легко читается, и надо бы плеваться и дальше...а вот не плюётся, млин! Цепляет, Мерлин его дери и даже на слезу пробивает. Чёрти, наверное, Михалков таки гений в своём роде). Ну а от Горбунова я давно кончаю тихо млею)

4) Посмотрела Der Untergang - "падение, закат, гибель", который в нашем прокате зачем-то обозвали "Бункер". Не только ведь в бункере там дело). Фильм безумно понравился. Очень камерное, почти всё время в замкнутом пространстве, действие, показывающее последние дни жизни Гитлера и Третьего Рейха. Фильм снят немцами и после выхода ему вменяли, что фюрер показан очень человечным человеком, сорри за тавтологию, к которому испытываешь разве что жалость. А ведь жалость, товарищи, это такое чувство, которое разумом не контролируешь, и я считаю, именно в этом случае оно вполне оправданно. Потому что там многих жалко, а многие просто жалки, например, Геббельс, после самоубийства Гитлера пытающийся подражать ему, сочинив вдохновенную речь, в то время как его жена убивает их шестерых детей. По мне, это одна из самых жутких и сильных сцен в кино наряду с девочкой в красном пальто в "Списке Шиндлера". Усыпив детей снотворным, она методично, последовательно, своими руками раздавливает в их зубах ампулы с ядом и накрывает одеялом каждого. По очереди. Интересно, поступили бы там со своими детьми высшие советские чины, если бы немецкие войска прорвались в Москву и выигрывали войну? Секретарша Гитлера Траудль Юнге в своих воспоминаниях пишет, что она и другие женщины, находящиеся в бункере, просили Магду Геббельс отдать детей им, но она сказала, что для её детей нет жизни в стране без национал-социализма.

Кстати, насколько я читала, ребёнок Гиммлера и жена Геринга, например, остались живы, их не тронули. Ещё одно доказательство того, что Берлин в 45-ом тоже оказался в чудовищной мясорубке, где вовсю гибли невинные люди и дети.

Фильм смотрится как документальный, некоторые сцены точно воспроизводят кадры кинохроники, например, последний выход Гитлера перед камерами - награждение мальчиков из Гитлерюгенда.
А ещё фильм очень лояльный по отношению к русской стороне. И очень европейский - безо всякой американщины. С европейскими лицами актёров, практически не поюзанных Голливудом)

Что касаемо моего любимого Томаса Кречманна, то это, ИМХО, одна из самых ярких его ролей, хотя общего экранного времени из общих 2:28 фильма у него минут 15. Но он, Мерлинова борода, гениален именно на таких ролях - где можно играть взглядом, интонацией (у него безумно красивый голос). И герой у него получился тем, к которым испытываешь лёгкое презрение и уважение одновременно. Потому что это циник и карьерист, женившийся на сестре Евы Браун хладнокровно-расчётливо, один из тех, кто, понимая, что война проиграна, пытался сбежать, прихватив с собой золотишко и прочие ценности и уговаривающий бежать Еву, которой он, мягко говоря, симпатизировал. Ко всему прочему, он любитель разгульной жизни и арестовывают его в борделе, где он с похмелюги, а рядом - рыжеволосая фройляйн неглиже. Герман Фегеляйн (коего и играет Томас) был лишён звания группенфюрера и расстрелян, кажется, 28 апреля. Однако позже его смерть обросла той же легендой, что и смерть Бормана. Утверждали, будто ему удалось покинуть Берлин, а некоторые - что он уже несколько лет был завербован...русскими и после войны жил в СССР. Гыыы, да и только)

Всю сущность Фегеляйна выражает одна его фраза, сказанная Гиммлеру о Гитлере:
Гиммлер: он сошёл с ума
Фегеляйн: А что можно ожидать от непьющего и некурящего вегетарианца?

Гиммлер, если честно, в ответ тоже жжот, иначе и сказать-то нельзя:
- У меня более важные проблемы. Например, мне поприветствовать Эйзенхауэра нацистским приветствием или достаточно будет пожать руку?)

В общем, смотреть в обязательном порядке. Чтобы увидеть Закат.

ПыСы. И ещё одно ГЫЫ - режиссёр фильма=режиссёр "Комиссара Рекса") я в нём не сомневалась)))

@музыка: Тэлэнис

@темы: кречманновское, кино, рецензии

---

Мой конкурсный фик на "Весёлые старты" за команду Барти Крауча-джуниора)

Семь миль до небес*

1. Мама, друг Барти.
Наш дом стоит на окраине небольшой деревушки. Детей здесь мало, но я не скучаю, потому что мама – мой лучший друг. У неё светлые волосы и ярко-голубые глаза. «Как небо», - всегда говорит папа. «Как цикорий», - возражаю я. Ну не могут быть у мамы глаза цвета неба – потому что небо здесь, на севере Англии, холодное, а глаза у мамы - тёплые. Цикорий цветёт летом, когда греет солнце, и мамин взгляд тоже греет. Но возражаю я про себя. Не потому, что папа рассердится, а потому, что это мои мысли, и я не хочу ими ни с кем делиться.

Сегодня мы с родителями возвращаемся с какого-то важного министерского приёма. Там было безумно скучно, и мама уговорила папу уйти пораньше. Мама вообще умеет уговаривать – тихо, спокойно, но все всегда поступают, как хочет она, потому что все её любят.

Мы аппарируем прямо домой, и я ещё пару секунд стою, зажмурившись, и не отпускаю мамину руку. Я терпеть не могу аппарировать, но мама ненавидит каминную сеть. Мои бабушка и дедушка – магглы, и мама до сих пор не может привыкнуть к тому, что приходится шагать в огонь. «Я всё время думаю, что сгорю», - смеётся она. А вот аппарирует здорово, наверное, даже лучше, чем папа. Может быть, потому, что она такая маленькая и хрупкая, не знаю.

Дома мамину усталость, на которую она так жаловалась во время приёма, как рукой снимает. Она сбрасывает неудобные туфли на шпильке, одним взмахом палочки зажигает камин и хохочет:
- Барти, ты видел того типа из отдела по связям с гоблинами? Как он пытался меня насмешить анекдотом о мантикоре и мандрагоре!
- Маргарэт, - с упрёком отвечает папа. – Ну что за слова? Это не тип, это Дирк Крессвел…
- Твой Дирк Крессвел - ужасный зануда, - мама берёт отца за руку. – И все твои министерские дружки тоже. Ты мог пойти туда сам, а мы бы с Барти нашли, чем заняться дома. Уж поверь, мы бы не скучали, как на этом дурацком приёме.
Порой мне кажется, что мама – моя ровесница, и что она гораздо охотнее летала бы на метле, играя в квиддич, чем ходила по министерским приёмам с наклеенной улыбкой.
Сейчас, тут, она – настоящая.

Я думаю, что папа рассердится на такие мамины заявления, но я же говорил – все её любят. Поэтому он улыбается в ответ.
- Ну ладно, один приём, пожалуй, пропустить можно.
- Один?! – мама в шутку бьёт папу сложенным веером. – Барти – ты тоже страшный зануда.
О, сейчас точно будут целоваться. Я тихонько выхожу из комнаты и несусь в кладовку, где припрятана моя метла.
- Ма, па, я полетаю, пока не стемнело, - кричу, уже выбегая во двор.
В окно вижу, как мама машет мне рукой и опять поворачивается к папе.

Любовь к квиддичу я унаследовал от мамы, представляете? Все мои ровесники – дети работников Министерства – тоже любят квиддич, но их папы водили на стадион, а меня – мама. Кстати, она была ловцом, когда училась в Хогвартсе.
Сначала я летаю быстро, а потом постепенно снижаю скорость, чтобы, тихонько пролетая мимо окна, послушать, о чём говорят родители.
- Он точно попадёт в Рейвенкло, как я, - с уверенностью заявляет папа.
- Только бы не в Слизерин, - пожимает плечами мама. – Терпеть не могу змей.
А мне хочется в Хаффлпафф. Во-первых, мне нравятся барсуки, они забавные; во-вторых, название звучит очень смешно – будто сдуваешь пушинки с одуванчика… А в третьих….в третьих, там училась мама.
Мой лучший друг.

2. Регулус, друг Барти.
Он врывается в пустой кабинет и сопит, как бешеный кентавр. Я, вообще-то, тоже в бешенстве, потому что, положа руку на сердце, кабинет не так уж пуст. Тут я и самая красивая девушка моего факультета – Аврора Синистра. Я добивался её внимания курса эдак с третьего, и теперь она, хоть и старше меня на год, всё-таки стала проявлять ко мне благосклонность. Мы уже два раза сходили в Хогсмид. И целовались. Больше, кстати, чем два раза.
Не знаю, чем была вызвана резкая смена отношения ко мне, может, потому, что я – гордость и надежда факультета. Ходят слухи, что даже Дамблдор в своё время не получил 12 СОВ, провалив прорицание. А, в общем-то, мне всё равно. Главное – мы встречаемся с Авророй. И только мы, понимаете, нашли укромный уголок, как этому чёртову слизеринцу что-то понадобилось.
Вообще-то, конечно, этот чёртов слизеринец – мой лучший друг в Хогвартсе, поэтому я и не пытаюсь убить его взглядом, а лишь вежливо интересуюсь:
- Регулус, что случилось?
Он садится на парту и продолжает сопеть. Я спокойно жду – привык за шесть лет к характеру своего друга.
- Мой братец и его дружки совсем охренели! – наконец взрывается Регулус.
Этого следовало ожидать. Как будто есть в Хогвартсе больший раздражитель для младшего Блэка, чем старший.
- Во-первых, не выражайся. Среди нас дама, - спокойно говорю я. – А во-вторых, рассказывай. Только меньше эмоций.
- Не могу! – кипит Регулус. – Он разрушил мне личную жизнь! Я сходил на свидание с Вивьен Розье, сегодня утром решил сесть на завтраке рядом с ней и… - он замолчал, уставившись в пол. Но замолчал, как обычно, лишь на секунду. – И уселся я, знаешь, на что? На буботуб! Этот гной попал и на Вивьен. Всё, мне конец, она больше в жизни со мной не встретится! А мой братец сидел за своим гриффиндорским столом и ржал, Мерлин его подери!
- Подожди, и что ты хочешь от меня? – недоумеваю я. – Как будто это ваша первая стычка.
- Я хочу ему отомстить! – Регулус вскакивает с парты. – Тоже подложу ему какую-нибудь хрень! Сегодня перед обедом. Зуб за зуб. Девушки у него нет, так пусть достанется дружку Поттеру. Пошли в теплицы красть буботубы!
- Постой, - вдруг вмешивается Синистра. – Я же единственная, кто выбрал на седьмом курсе уход за магическими существами.
- И что? – пожимает плечами Регулус. – Твои проблемы.
- Ты не понял, - продолжает моя девушка. – Профессор Грабли-Дерг недавно привезла из Австралии интересное существо. Аборигены называют его…ох, не помню как, такое смешное название…в общем, напоминает оно большую медузу, только с лапками. У него есть свойства хамелеона, поэтому на стуле оно будет совсем незаметно. И главное – при опасности оно, - Аврора поморщилась, - выделяет запах в десять раз хуже скунса. И избавиться от этой мерзости можно только через два дня.
- Отлично! - Регулус хохочет. – Побежали скорей в кабинет Грабли-Дерг!
Синистра кивает.
- Давай, я тоже хочу отомстить этим Мародёрам. Сириус неделю назад бросил мою лучшую подругу.
Ну вот, и девушка моя туда же. Нет, эти чёртовы Блэки и мёртвого уговорят!

К счастью, из этой затеи ничего не выходит. В обед провернуть дельце не успеваем, поэтому мы с Регулусом берём эту…хм…медузу на сдвоенное зельеварение, благо, у Рейвенкло оно как раз со Слизерином. Регулус предусмотрительно кладёт чудовище в какую-то глубокую посудину, чтобы его не было видно. Но тут же отходит от своего стола, чтобы спросить что-то у сокурсника. Я, как назло, сижу в другом конце класса. Тем временем одному слизеринскому тупице не хватает ингредиента. А по виду ингредиент этот напоминает…правильно, нашу медузу. Тупица заглядывает в каждую миску и котёл, пока не находит то, что нужно. Подносит медузу к своему котлу и…
хищной гарпией набрасывается на него младший Блэк, ястребиным взором замечающий попытку убийства зверя-мстителя.
В общем, после таких выходок, я уговариваю-таки Регулуса вернуть медузу в кабинет профессора Грабли-Дерг, а Сириусу отомстить каким-нибудь другим способом. Желательно, без участия моей девушки.
Ах да, нам ещё влепляют отработку по зельям. Это, между прочим, моя первая отработка за время учёбы в Хогвартсе. Но с тех пор далеко не последняя. Хотя я сам виноват, знаю же: с Блэками свяжешься – себе дороже.

3. Белла, друг Барти.
Она в красном. Мерлин подери, она опять в красном! Неужели у наследницы богатого чистокровного рода нет платьев другого цвета?! Вон Андромеда – в тёмно-синем. Изящна и мила, как обычно. Нарцисса – в белом. Холодна, но безумно элегантна.
Нет, не спорю, я не так часто видел Беллатрикс, чтобы делать выводы о цветах её нарядов. Она ведь лет на десять старше меня, поэтому в Хогвартсе мы не пересекались. Так, пару раз она мелькала в Министерстве, один раз я встретил её в Гринготтсе, да один раз в «Трёх Мётлах». Я до сегодняшнего дня толком-то с ней и не общался. Зато очень хорошо помню, когда увидел её впервые. Это было у неё дома, в шикарном особняке Сигнуса Блэка.
Мне было лет десять. Я шёл, держась за мамину руку, потому что там была куча людей, все смеялись, разговаривали, пили шампанское. А в центре большого зала черноволосая девушка в красном платье танцевала с высоким мужчиной. Потом я узнал, что это Белла и её отец. А тогда я просто зачарованно смотрел на длинный красный шлейф, на изящную руку в перчатке и на чёрный локон, выбившийся из высокой, похожей на корону, причёски.
Я невольно даже сжал мамину руку крепче.
- Что такое? – наклонилась ко мне мама.
- Она красивая, - прошептал я ей тогда. А потом на ушко добавил. – Я бы тоже хотел с ней потанцевать.

И потанцевал, чёрт бы побрал эти желания! Сегодня, как только я прихожу на один из приёмов, которые так не любит мама, миссис Блэк (вот уж настоящая ведьма!) чуть ли не толкает старшую дочь ко мне в объятья.
- Белла, потанцуй с Барти. Знаешь, он получил 12 СОВ и сейчас подаёт большие надежды в Департаменте международного магического сотрудничества.
Белла едва заметно морщится – ей явно не хочется танцевать с веснушчатым малолеткой. А я торжествующе улыбаюсь про себя – потому что если и есть человек, который может так приказывать старшей дочери, так это Друэлла.
Я пьянею мгновенно. Естественно, не от выпитого шампанского, привезённого Розье из Франции, нет. От её духов – от их едва уловимого восточного аромата. От этого красного цвета, который, кажется, заполонил собой весь бальный зал. От её имени на губах. Беллатрикс…воительница**…Белла…белладонна…

После того бала я встречаюсь с ней всё чаще. Она что-то говорит мне о чистокровности, о новом порядке, о людях, называющих себя Пожирателями смерти…Я слушаю вполуха, но иду с ней на одно собрание, другое… Там она неизменно в чёрном, но ей идёт любой цвет.
Тёмная метка на моей руке появляется после третьего собрания. И ужасная боль, сопровождающая её появление, того стоит – Белла смотрит на меня, улыбаясь, а я понимаю, что даже в школе подсознательно выбрал себе девушку, чем-то похожую на неё.
«Подсознательно», «бессознательно» – эти слова я теперь часто использую, после того, как прочитал книги одного маггловского психиатра. Он ещё писал там о неком Эдиповом комплексе. Думаю, если бы этот маггл жил сейчас и знал меня, то чем-нибудь подобным и объяснил мой переход к Пожирателям. Он, кажется мне, вообще любил всё усложнять.
Какие комплексы у меня, отпрыска такой семьи?! У меня не комплексы, у меня Белла. Эти чёртовы Блэки и мёртвого… Хм. Кажется, я уже говорил нечто подобное.

4. Фрэнк, друг Барти.
Мы работаем в разных департаментах, и он старше меня, но так уж получилось, что я познакомился с ним в свой первый рабочий день в Министерстве, а после работы мы пошли в «Дырявый котёл». Фрэнк весёлый, яркий и жизнерадостный. Его жена Алиса работает вместе с ним, и частенько они, не смущаясь никого, целуются в кабинете. Отличная семья. Рядом с Лонгботтомом я всегда заражаюсь его неизменно хорошим настроением, даже если моё только что испортил отец, который со своим правопорядком, похоже, вообще свихнулся. Дома почти не бывает. Сейчас мне это, по большому счёту, безразлично – у меня появились друзья и работа, но мама с каждым днём становится всё мрачнее. Пару раз я видел, как она плачет украдкой. А уж это мне небезразлично.
Отец, конечно, карьерист, я же на работе не задерживаюсь и всегда стараюсь после рабочего дня либо поскорее аппарировать домой, купив перед этим чего-нибудь сладкого маме, либо пойти пропустить стаканчик-другой в том же «Котле» с Фрэнком.
Я вспоминаю, однажды он ворвался ко мне в кабинет, как обычно, без стука и, выставив на стол бутылку отличного огневиски, радостно сообщил:
- Невилл сказал первое слово!
Я тогда не поинтересовался, какое, потому что отлично знал – Фрэнк сам всё расскажет, да так, что и не остановишь. Это он умеет.
Я слушал его, думая о том, что мама вчера ругалась с отцом, а я будто бы воочию наблюдал, как разбивается та чудесная семья, которую я помню с детства.

Я и сейчас думаю о чудесных семьях. Фрэнк и Алиса сидят в креслах, связанные прочными нитями «Инкарцеро». Белла склонилась над ними и приводит в чувство, чтобы продолжить пытку. Рудольфус стоит рядом с ней, крепко сжимая волшебную палочку – как всегда, спокойный и сосредоточенный. Мерлин, а ведь он тоже пошёл сюда только ради неё. Сам бы он никогда не осмелился. Как и я.
Рабастан чуть поодаль. Эти братья ведь всегда вместе, не то, что Блэки.
Белла продолжает пытку, а у меня в голове совершенно идиотские мысли о том, что я люблю Беллу, Рудольфус любит Беллу, Белла любит Тёмного лорда, Тёмный Лорд…не знаю, кого он любит, проще уж сказать, кого ненавидит. Какой-то извращённый любовный четырёхугольник получается. На секунду даже мелькает шальная мысль – а что, собственно, я, парень из чудесной семьи, делаю здесь?! Совершенно чудесной семьи, где мама плачет всё чаще.
Чудесных семей вообще много. Вон Белла и Рудольфус – с их единовременным «Круцио!». Любо-дорого глядеть.
А вон Алиса и Фрэнк. Они вообще идеал семьи. Да, я действительно так думаю. Думаю и не выдерживаю этой правды, опускаю глаза, выбегаю к чёрту из этой комнаты, так и не произнеся ни одного заклинания…

5. Винки, друг Барти.
Тут очень сильный ветер. И это здорово, потому что я ненавижу закрытые помещения, а особенно то, в котором нахожусь много лет. Интересно, есть ли на свете хотя бы ещё один волшебник, для которого тюрьмой стал собственный дом?
Это, кстати, сейчас мои мысли довольно ясны. Да, чёрт возьми, я научился бороться с Империо. Не дай Мерлин никому узнать, чего мне это стоило. Это безумно тяжело. Зато теперь я могу думать…думать и даже действовать.
Передо мной сидит мальчишка, а из его заднего кармана торчит волшебная палочка. Казалось бы – что проще – вытащи её сейчас, Барти, и стань свободным! На самом деле я и собираюсь это сделать, но…секунду…
- Смотри, Гарри! – кричит рыжий паренёк. – Это Хитрость Хорьковой! Сейчас найду на повторе в омнинокле.
А мне не нужен специальный прибор, чтобы представить себе этот момент, который я пропустил. Сколько раз я вытворял такое в хогвартских матчах – и это потрясающее ощущение! Ты летишь как можно быстрее, вытягивая на себя игроков соперника, и перед самыми кольцами делаешь резкий замах рукой с квоффлом, заставляя всех поверить, что и вправду собираешься его бросить. Ты и бросаешь – вот только вниз, своему нападающему, который и забивает гол. Это, наверное, мой любимый финт!

Ирландия играет отменно, Болгария не отстаёт, а я с каждой новой атакой любой из сборных оттягиваю момент кражи палочки…ещё секунду…ещё…ничего себе – вот это Ястребиная голова***! Я едва сдерживаюсь, чтобы не зааплодировать тройке ирландских нападающих.
Когда ситуация на поле немного успокаивается, я перевожу взгляд на Винки, закрывающую руками глаза. Бедняжка боится высоты, но терпит всё это ради меня. Я жалею её – в конце-концов, этот праздник я вижу только благодаря ей.
Я обязательно отплачу добром за добро – когда-нибудь потом, а сейчас…сейчас надо, наконец, украсть палочку у этого столь выгодно безалаберного мальчишки.

Не может быть – ведь это финт Вронского****! Секунду…ещё секунду…

6. Дамблдор, друг…Хмури.
Об этом я не забываю ни на минуту. Приходится, ведь мне хочется не просто выполнить поручение – мне хочется жить. И если для этого мне придётся отдать Поттера на растерзание Тёмному Лорду, а самому всю жизнь притворяться аврором-шизофреником, я готов и на это.
К тому же я в Хогвартсе! Пусть далеко не в таком симпатичном обличье, как много лет назад, но я там, где всегда был счастлив. И мне даже нравится преподавать. Наверное, я всё-таки истинный рейвенкловец.
Хреново мне становится только после того урока о Непростительных заклинаниях. Во-первых, из-за Невилла, которому в своё время я едва ли не стал крёстным отцом; а во-вторых – из-за Империо.
Когда я вижу, как этот мальчишка Поттер с ним справляется, я не сдерживаюсь и искренне говорю, что нелегко будет сделать из него раба. Мне ли не знать, что такое Империо, и мне ли не восхищаться подобной силой воли? Я горжусь Поттером так, как раньше гордился собой. Советую ему идти в авроры. Тут я, конечно, немного перегибаю палку, но что делать – я на миг вижу в нём себя. Интересно, что бы сказал на это Фрейд?

Но сейчас некогда об этом думать – потому что мне ещё хреновее, чем тогда. Я называю очередной бредовый пароль и хромаю (чёртова нога!) в кабинет Дамблдора.
Действие оборотного зелья заканчивается, но я не тороплюсь сделать новый глоток – хочу, чтобы он увидел меня настоящего.
- У вас есть огневиски? – не здороваясь, спрашиваю я.
- Барти, всё нормально? – Дамблдор заботливо кладёт руку мне на плечо. Я сбрасываю её.
- Всё отлично, директор. Но он сошёл с ума окончательно, и во всём виновато моё Империо! Я аппарировал в ту клинику в Ирландии, что вы советовали, назвался другим именем. Но теперь…- я сажусь прямо на стол и сжимаю кулаки. – Теперь меня будут считать убийцей собственного отца!
- Ты должен держаться, Барти, - голос профессора спокоен, как всегда. – А вдруг через пару лет кого-нибудь будут считать моим убийцей?
- И не надейтесь, это не сбудется, - криво улыбаюсь я. – Вы же провалили СОВ по прорицанию.

Я выпиваю глоток зелья, игнорируя предложение Дамблдора закусить эту мерзость лимонными дольками, ковыляю к двери и уже возле выхода оборачиваюсь.
- И всё-таки, Дамблдор, когда вы поняли, что я – ЛжеХмури?
- О, практически сразу, - его глаза лукаво блестят. – Ведь Аластор – мой хороший друг. Барти, ты помнишь, что ещё должен снять с Кубка заклятье портключа и устроить небольшой спектакль с Веритасерумом? Северуса я уже предупредил, он нальёт во флакончик чистую воду.
- Лучше бы чего-нибудь покрепче, - раздражённо отвечаю я. – Всё будет в порядке, директор. Я не такой уж плохой актёр.

Разворачиваюсь и ухожу, но не так быстро, чтобы не услышать тихого голоса:
- А всё-таки, как легко для этих молодых Пожирателей можно всё изменить – достаточно напомнить им: одному – о зелёных глазах погибшей любимой, другому – о голубых глазах умершей матери…

После этого я, наверное, впервые срываюсь по-настоящему. И делаю едва ли не единственное, чем могу отомстить этому старику – не снимаю заклятие портключа.
Спектакль с Веритасерумом всё равно проходит на славу, потому что Поттер возвращается живым (и я всё больше им восхищаюсь!). После спектакля я остаюсь с Минервой, и она говорит, что директор, конечно, недоволен моей выходкой с портключом, но раз всё закончилось хорошо, и Гарри в безопасности, я смогу через время аппарировать к отцу и забрать его из Ирландии куда-нибудь подальше. В общем, начать новую жизнь за пределами Британии. Мне эта идея нравится, потому что я безумно устал. Я ещё успеваю подумать о том, что надо бы не забыть взять с тобой Винки, а потом…
Когда Фадж врывается в кабинет, а дементор резко откидывает свой капюшон, я едва слышу крики МакГонагалл…потом не слышу ничего. Только за секунду понимаю, насколько прав был этот чёртов, чёртов Дамблдор, утверждая, как много могут изменить глаза.
Глаза мамы, кроме которых я больше ничего не вижу.

7. Смерть, друг Барти.















* аналог русской поговорки «Семь вёрст до небес»
** Беллатрикс - звезда в созвездии Ориона. С латинского языка можно перевести как "женщина-воительница", "амазонка", ее также называют "Звездой амазонок" (с) Википедия
*** Атакующая позиция "Ястребиная голова"
Нападающие образуют группу в форме стрелы и таким порядком летят к воротам. В высшей степени устрашает соперников и очень эффективна для устранения других игроков (с) «Квиддич сквозь века».
**** Финт Вронского
Ловец устремляется к земле, делая вид, что увидел снитч далеко внизу, и выходит из пике непосредственно перед ударом о поле. Цель приёма - заставить Ловца другой команды повторить эти действия и разбиться. Назван в честь польского ловца Йозефа Вронского (с) «Квиддич сквозь века»..